Книга Гоблины. Сизифов труд - Андрей Константинов

— «У вас остается совсем немного времени для того, чтобы придумать внятную причину отказа от председательствования на процессе Панова. В противном случае первый день этих слушаний может стать персонально для вас последним днем», — по памяти процитировал Андрей.

— Ч-черт! Очень хреново. И сам текст, и то, что у нас фактически считаные дни остались. В общем, так: давай езжай, решай свои дела, а когда у меня уборочная страда закончится, я тебе отзвонюсь. Ближе к вечеру засядем да померкуем, как до вторника дотянуть. Так чтобы и судью сохранить, и собственные жопы уберечь.

— Договорились. Я только не понял: чего должно закончиться? Какая страда?

— Уборочная, — хмыкнул в трубку начальник. — Генерал Пиотровский, как всегда, станет сеять идеи. А мы их, соответственно, пожинать…

Забегая вперед, скажем, что сегодня Павел Андреевич так и не сможет добраться до конторы и обсудить с Андреем план подготовительных мероприятий в связи с предстоящим вывозом в свет судьи Зимина. Сперва Жмых в течение полутора часов будет отплевываться на заслушиваниях в Главке. Затем его срочно высвистают в прокуратуру, где Павел Андреевич с большим трудом отобьется от втюхивания «гоблинам» очередного клиента. Ну а потом придет пора выдвигаться в ДК милиции, на банкет по случаю проводов на пенсию очередного заслуженного деятеля милицейских искусств. Деятеля сего персонально Павел Андреевич никогда не уважал. Более того, сугубо по-человечески был он Жмыху неприятен. Вот только корпоративный этикет таких оценок не понимал и не предусматривал. Так что придется начальнику «гоблинов» поехать и поторговать физиономией. Кроме того, не мешало освежить в памяти процедуру сего церемониала, потому как не за горами маячило и его, полковника Жмыха, выстраданное «с вещами на выход».

* * *

Этим неласковым для некоторых представителей «гоблинов» утром проторчавших у адреса судьи Ильдара и Женю сменили на боевом посту Коля Лоскутков и Ольга. То было мудрое, оптимальнейшее решение. Молодой во вчерашнем пьяном безобразии вовсе не участвовал, а Прилепина, хоть и прикладывалась к спиртному, но, в отличие от той же Натальи, чисто символически.

Джамалов поехал домой отсыпаться, а вот Крутову пришлось зарулить в контору — сдать табельное оружие. Сегодня ответственным приемщиком на сутки заступил страдающий похмельем Шевченко. Женя застал его в оперской в момент, когда тот взад-вперед расхаживал по комнате, прижимая к затылку холодную банку пива, и взахлеб делился с Вучетичем подробностями проведенной ночи:

— …Короче, прикинь: утром просыпаюсь абсолютно голый и поначалу даже не понимаю, где я. Она, соответственно, здесь же, рядышком, в постели. Калачиком свернулась.

— Ну-ну, мели, Емеля, твоя неделя, — насмешливо фыркнул Виталий. Пользуясь затишьем, вызванным поголовным отсутствием начальства и «молчанием ягнят», сейчас он занимался монтажом вчерашних съемок.

— Да я тебе чем угодно могу поклясться! — загорячился Шевченко. — Ты же сам! Своими глазами видел!

— Что я видел?

— Как мы с ней на Ленинском выгрузились! И в ее подъезд вместе зашли.

— Ну, допустим, зашли. А потом, как зашел, так и вышел. Проводил до дверей и…

— Да никуда я не выходил! — заклокотал Тарас, раздосадованный проявлением упертого недоверия со стороны коллеги. Оно и понятно: персональная победа считается достигнутой лишь тогда, когда о ней узнают окружающие. И не просто узнают, в нее поверят. — Я именно что вошел! Причем два раза! Сначала в квартиру, а потом и… — Не удержавшись, он скабрезно хмыкнул и докончил: — Короче, ты понял куда.

— Чего он тут распаляется? О чем речь? — поинтересовался у Виталия Крутов, присутствие которого в оперской в пылу жаркого спора даже не заметили.

— Да вот. Наш неукротимый кролик уверяет, что этой ночью ему дала сама Северова.

— Что?! М-да, правы ученые-биологи, утверждая, что пик наивысшей активности «малороссийского мудозвона обыкновенного» приходится на состояние абстинентного синдрома.

— Сам ты мудозвон! — обиделся Тарас. — Просто вы оба мне завидуете. Особенно ты, Жека. Думаешь, никто не видит, как ты сам на Северову облизываешься.

— Че-е-во?!

— Того! Сам знаешь.

— Да пошел ты…

Крутов гневно сжал кулаки и о-очень недобро посмотрел на коллегу. А всё потому, что в данном случае Шевченко попал в самое «яблочко», в самый его огрызок. Жене действительно очень нравилась Наташа. Но до сей поры он пребывал в убеждении, что ловить ему в этом направлении нечего. Только ленивый в конторе был не в курсе, что та неравнодушно дышит к Мешку. И одним только неравнодушием про меж них, похоже, не обходилось. Такое вот до сей поры крутилось в этих стенах немудреное мексиканское телемыло. И на тебе! Приплыли тапочки к обрыву. «Натаха и этот придурок? Бред! Полный бред, — растерянно размышлял Крутов. — А если нет, не бред? Как это говорится? «Femina in vino non kurator vagina»[3]? Так, кажется?»

Тем временем Тарас, уже знававший норов Крутова в периоды когда у того сносило башню, малость струхнул и поспешил подрихтовать углы:

— Жека, да не переживай ты так! Всего лишь стечение обстоятельств. Думаешь, если бы Натаха не напилась в стельку, она бы мне дала? Хрен! Просто она той ночью уже была в том состоянии, когда женщину легче довести до оргазма, чем до дома.

— Заткнись, пошляк!

— От моралиста слышу! — огрызнулся Шевченко. Он демонстративно отвернулся от Крутова и как ни в чем не бывало продолжил посвящать Виталия в пикантные подробности: — В общем, бужу я ее и говорю, ласково так: лапушка, сделай-ка мне кофе. Наташка тут же халатик накинула, шмыг — на кухню…

Вучетич вдруг сделал дикие круглые глаза и посмотрел куда-то в пространство за спиной Шевченко.

— Ты чего? — не понял его мимики Тарас.

— А вот чего!!!!

Стоявшая в дверях оперской Наташа в долю секунды пересекла комнату и, остановившись в нескольких сантиметрах от Тараса, с размаху влепила ему звонкую пощечину.

— Натали! За что?!

— Еще одно слово, и я тебя просто придушу! — прошипела Северова. После чего прошла к своему столу, с остервенением швырнула сумочку, включила компьютер и невидяще уставилась в экран монитора.

В воздухе повисла неприятная тишина. Через некоторое время, чтобы хоть немного разрядить обстановку, Виталий нарочито беззаботно крикнул из своего угла:

— Народ, хотите хохму покажу? Идите сюда.

Крутов и Шевченко нехотя подтянулись к компьютеру Вучетича, стараясь не смотреть в глаза друг другу. Виталий клацнул мышкой и запустил тот самый, уликовый кусочек хоум-видео, где Холин блаженно спит лицом в салате.

— Венькина скрипка на заднем плане очень в тему звучит, — улыбнувшись лишь краешками губ, прокомментировал увиденное Крутов. — Остальное на «Оскара» всё одно не тянет.