Книга Сага - Тонино Бенаквиста

– Из-за него я даже перестал ездить на фестиваль в Канны, тем более, не желаю глупо столкнуться с ним на могиле Лизы.

Кажется, Луи совсем не испытывает боли, говоря о жене. Он никогда не упускает возможности рассказать о той, которую так любил и которая заставила его столько страдать. Цинизм или необходимость выговориться, не могу понять. Матильда интересуется этим любовным романом со скрупулезностью геолога. Из чего состояла эта любовь? Какими были ее верхние слои? Что скрывалось в глубине? Какой склон оказался наиболее рыхлым? По словам Луи, Лиза рассталась с ним из-за его преданности Маэстро. Она не смогла понять, почему он пожертвовал своей карьерой ради того, чтобы помогать мэтру писать шедевры. Что касается меня, то я, готовый отдать душу дьяволу ради ночного сериала, не вижу особой чести торчать подле Маэстро в его творческой лаборатории.

– Что за актер этот тип, который увел у тебя Лизу? – спрашивает Жером.

– Из тех, кто играет Шекспира, бегая по сцене в черном трико. Эстет. Профессионал. Настоящий актер, что и говорить.

Наверное, даже если бы Луи не встретил Маэстро, Лиза бы все равно его бросила, поскольку он занимался неблагодарной работой. А Лиза жаждала быть рядом с тем, кому поклоняются и рукоплещут. Сценариста же, хотя он и стоит у истоков любого фильма, всегда вспоминают последним. Внимание публики приковано к актерам. Сценарист создает мечту, но о нем самом никто никогда не мечтает.

– Если он играет по вечерам в театре, то должен вставать очень поздно. Вряд ли он пойдет на кладбище раньше, чем в два или три часа, – говорит Матильда.

– Разве можно быть в этом уверенным? И потом, вы видели, сколько нам предстоит сделать сегодня?

Сегюре вернул 10-ю серию, отметив то, что ему показалось неясным, и срочные исправления заняли у нас почти два часа. Сегюре не собирается ни во что вникать, ему лишь нужно, чтобы отдельные фразы или целые ситуации не сбивали с толку актеров во время съемок и не задерживали работу.

– Я полагал, что Сегюре относится к типам, которым известно понятие «золотой век».

– Это в каком диалоге?

– Сцена 21. Джонас изрекает какую-то глупость, а Милдред отвечает, что речь идет о «золотом веке монгольской мысли».

– Замени «золотой век» на «зенит». Звучит красиво: «зенит монгольской мысли».

– Не уверен, что он поймет. Лучше заменить «апогеем», «вершиной» или «рассветом».

Похоже, что съемки двух первых серий прошли достаточно успешно. Сегюре не успел переписать их на кассету и посоветовал посмотреть по телевизору через два дня, когда начнется трансляция. Он считает, что результат «не такой уж плохой», и в 1-й серии есть даже «один или два любопытных момента». Директор канала еще ничего не видел, отсюда можно заключить, что ему плевать на «Сагу». У него и так полно проблем с размещением фильмов, различных шоу и новостей в программе передач. Сейчас снимаются 3-я и 4-я серии. Мы укладываемся в график.

– Я думал, что Сегюре относится к типам, способным оценить фразу «Я видел твоего отца, Джонас. Он был смертельно пьян и нелепо размахивал руками, словно забивал гвозди в воображаемый гроб».

– Он также не относится к числу тех, кто способен поздравить нас за 55-ю сцену.

Вот именно! 55-я сцена! Мария не оплатила вовремя счет, и у Френелей отключили электричество. Действие происходит в полной темноте, можно только понять, что в комнате вместе с Марией есть еще кто-то. Вначале она пугается, потом оживляется, и все заканчивается приглушенным хриплым дыханием. Не представляю, как из этого выпутается актриса, которая играет Марию Френель. Ей нужно обладать ярко выраженным актерским талантом. Сегюре смущает лишь то, что зритель не может догадаться, кто же находится в комнате с Марией. Я отвечаю, что и сама Мария предпочитает этого не знать. Мужчина это или женщина, ее неизвестный обожатель или шурин? Никто никогда не узнает. Для Сегюре важно, чтобы зритель не вообразил, будто Мария встречается со своим сыном Брюно. Но никто из нас даже не подумал об инцесте! Неоспоримое доказательство, что абсолютная темнота стимулирует воображение зрителей, зато воображение самого Сегюре не перестает меня удивлять. Надеюсь, что сцена будет снята так, как написана.

Старик прикрепил к краям экрана множество листочков с пометками, он по уши погружен в проблемы, связанные с папашей Каллахэном.

– Вальтер – просто кретин. У него нет никаких переживаний, ему нечего сказать, его диалоги крайне невыразительны. Большую часть времени он мертвецки пьян.

Я не согласен с ним. Вальтер – алкоголик, сохранивший некоторое достоинство, и в этом его шарм. Он стремится к нормальной жизни, которой у него никогда не было, и только выпивка помогает ему почувствовать себя человеком. После первого стакана он обнаруживает, что вовсе не такой тупой, каким его считают окружающие. После второго – превращается в заурядного человека. Отныне он порядочный отец семейства, на которого можно положиться.

– Для него нужно придумать что-то особенное. Что-то такое… Что связано со… страстью.

При слове «страсть», мы с Жеромом поворачиваемся к Матильде.

– Я набросала кое-что о его отношениях с Марией, но это не так просто, – говорит она. – Тайный воздыхатель укрепляет свои позиции.

– А пока можно найти Вальтеру любовницу, – говорит Жером. – Достаточно будет заснять возню парочки под простынями. Зритель не увидит ничего, кроме высовывающейся время от времени ноги.

– Когда я говорю «страсть», то подразумеваю совсем иное. Я имею в виду неосознанные стремления. Вдохновение! Духовное опьянение… Бог, смерть, небытие… В общем, что-то такое…

Луи немного капризничает. Это случается, когда автор отождествляет себя со своим персонажем. Не превращая Вальтера в своего двойника, Луи тем не менее заставляет его переживать некоторые события из собственной жизни, в том числе, потерю любимой женщины. Жером предлагает небольшое экзистенциалистское убийство в стиле Камю, излагая эту идею тоном человека, который хочет доставить удовольствие окружающим. Вальтер мог бы убить Камиллу, чтобы помочь ей умереть; это придало бы определенную «эмоциональную нагрузку» добрососедским отношениям. Луи, похоже, совсем не в восторге.

– Пусть лучше Вальтер пишет спиричуэлы[2]и стремится к встрече с Богом! – говорю я. – Но именно с самим Богом!

Матильда считает, что я шучу, и ошибается. Если Бог везде, то он обязательно должен присутствовать и в нашей «Саге», и мне кажется логичным, чтобы он появился. Мы до сих пор не придумали девятого персонажа; режиссер вполне мог бы нанять кого-нибудь на роль Бога, думаю, такого типа не трудно найти. Небольшой видеотрюк и – бац! – появляется силуэт самого Господа, пока Вальтер сочиняет в честь него спиричуэлы. Нужно только изобразить это очень величественно и без всяких излишеств (человек – песня – Бог). Разумеется, идея несколько ошеломляющая, но я отнюдь не шучу. Сегюре позволил нам делать, что угодно, и я не собираюсь лишать себя этой возможности, как и не собираюсь делать все лишь бы как.