Книга Обитель зла - Сабина Тислер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В квартире Сара обнаружила полбутылки оливкового масла, две бутылки кьянти, которое уже превратилось в уксус, и четыре банки самодельного томатного соуса, которые Мауро по каким-то причинам оставил здесь. Скорее всего, он их просто забыл.
Романо взял отпуск на неделю, выкрасил квартиру в охрово-желтый цвет, потому что Сара так захотела, повесил лампы и полки, в спальне поставил кровать с балдахином, а в соседней комнате – кроватку для Эльзы.
Сара была на седьмом небе от счастья. Все ее проблемы, казалось, разрешились.
На новоселье Романо подарил ей маленькое оливковое дерево, которое Сара поставила перед большим эркерным окном гостиной. В душе она молилась, чтобы утреннего солнца оказалось достаточно и деревцо выжило в условиях холодной немецкой зимы в отапливаемой квартире с очень сухим воздухом. Сара пообещала Романо при первой же возможности поехать с ним в Италию, и он написал домой: «Мама, ты можешь не поверить, но у меня есть жена. Она красивая, как ангел, и добрая сердцем, как Мадонна. Ты полюбишь ее, как и я».
Мать Романо, Тереза, в ответном письме никак не затронула эту тему. Она молчала, словно и не прочла эти слова, и Романо это обидело. В своих письмах он больше не упоминал о Саре, но в душе надеялся, что его мать при первой же встрече всем сердцем полюбит ее.
Эльза днем была в детском саду, а Сара посещала занятия в университете. Каждое утро, когда Сара сдавала Эльзу воспитательнице Кирстен, та стонала, словно ночами лелеяла надежду, что Эльза наконец заболеет ветрянкой, корью или свинкой и несколько недель не будет появляться в детском саду. Но Эльза не доставляла Кирстен такого удовольствия. Даже если детский сад наполовину пустовал, потому что многие дети были простужены, болели гриппом или какой-то еще инфекционной болезнью, она, розовощекая и довольная, сидела за столиком, стуча кубиками друг о друга и время от времени от всей души вопя от удовольствия, или часами таскала ta собой пожарную машину с сиреной, единственную в детском саду, пока у Кирстен не лопалось терпение и она не отбирала игрушку. После чего Эльза орала уже без остановки. Когда Сара приходила после обеда, чтобы забрать дочь, Кирстен не удостаивала ее даже взгляда, а только кивала на прощание. Но Сара видела по бледному пятну на лбу Кирстен, что та на грани нервного срыва.
Когда Сара приходила домой, то надевала наушники и читала Катерину фон Георгиен, Бюхнера или Гауптмана, писала рефераты и с нетерпением ожидала Романо, который каждый вечер после работы приезжал к ней и оставался на ночь.
Это продолжалось недолго. Вскоре Романо отказался от своей квартиры и переехал к Саре. Сара все равно не могла бы приезжать к нему, боясь встретить Фрэнки, а Романо говорил, что заходит в свою квартиру лишь для того, чтобы переодеться.
Прошло шесть недель. Романо и Сара жили как супружеская пара, у которой был постоянно орущий ребенок. У Романо нервы были, как стальные тросы. Он баюкал кричащую Эльзу до тех пор, пока та не засыпала от усталости. Сара восхищалась им и была счастлива. Все в ее жизни начинало изменяться в лучшую сторону. О Фрэнки она ничего не знала и не думала, что когда-нибудь еще услышит о нем. Она попросила родителей ни в коем случае не давать ему ее новый адрес и номер телефона, и Регина поклялась ей в этом.
Сара полагала, что находится в полной безопасности и думала, что спокойно сможет закончить учебу, чтобы потом вместе с Романо и Эльзой уехать в Италию.
Романо не знал, сколько он уже стоит у двери. Никто, казалось, не замечал его, никто им не занимался. «Весь дом забрызган ее кровью, – думал он. – Кровью, которая текла в ней… Я снесу этот дом, я сровняю его с землей! Люди забудут, что здесь когда-то был дом, в котором убили мою жену… Сегодня, – думал он, – сегодня, двадцать первого октября, моя жизнь закончилась. Моя жизнь закончилась. У меня больше нет будущего».
Эльза и Эди, наверное, уже обо всем знают. Конечно, Тереза позаботится о них, это не проблема. Главная же проблема состояла в том, чтобы жить дальше, когда земля уходит из-под ног. Специалисты-трассологи закончили свою работу, и Иво из местного похоронного бюро зашел с одним из своих сотрудников в дом. Они занесли в комнату серый гроб и раскрыли его рядом с кроватью.
– Ч-ч-а-о, Романо, – заикаясь сказал Иво, – я о-о-очень с-с-о-болезную!
«Не верю я ни одному твоему слову, – подумал Романо. – Ты целыми сутками сидишь в своем магазинчике напротив пьяццы и только и ждешь, что наконец кто-то умрет и его надо будет хоронить. Трижды в день ты ходишь в бар, где выпиваешь одну чашку кофе за другой. Ты бледен как смерть, ты еле таскаешь ноги, и многие в деревне выглядят здоровее тебя. Каждое воскресенье ты молишь смерть о милости, но только не к себе, а к своим согражданам, однако она слышит тебя нечасто. А сейчас ты пришел сюда, в дом Сары, забираешь ее тело и говоришь, что тебе очень жаль. Ни черта тебе не жаль, Иво! Но я не обижаюсь на тебя, потому что в принципе ты хороший парень. Неудачник, но приличный человек».
Романо отрешенно смотрел, как Иво и его помощник подняли тело Сары и уложили в фоб. Иво искоса взглянул на Романо и закрыл крышку гроба.
Наверное, только сейчас, в этот момент, Романо понял, что не сделает ничего противозаконного, если прикоснется к жене. Комиссары и их коллеги не будут кричать на него, ругаться и спрашивать, что это взбрело ему в голову. Поэтому он бросился к Иво, оттолкнул его в сторону и открыл гроб. Он упал на колени, поцеловал испачканное кровью лицо Сары и прошептал что-то, чего не понял никто из находившихся в комнате, потому что он шептал только ей в уши, нос, глаза: «Я скоро приду к тебе, здесь меня ничего не держит, я люблю тебя, слышишь? Ti amo, carissima»[9].
Он неподвижно стоял перед гробом на коленях и смотрел на жену так, словно хотел, чтобы эта страшная картина запечатлелась в его душе. Прошло несколько мучительных секунд. Никто не сказал ни слова. Наконец чья-то рука легла на плечо Романо. Прикосновение было легким, словно перышко, но Романо вздрогнул.
– Синьор Симонетти, – медленно произнес чей-то низкий голос, – пойдемте с нами, вставайте.
Романо медленно поднялся. Иво и его помощник снова закрыли крышку гроба и вынесли Сару. Романо через окно смотрел, как серый гроб задвигали в катафалк. Иво закрыл машину, и Романо больше не видел гроба, потому что стекла автомобиля были затемнены. Сара исчезла.
– Синьор Симонетти, – повторил низкий глубокий голос, – можно с вами поговорить? Меня зовут Нери. Донато Hери. Я комиссарио.
Романо удивленно уставился на мужчину, который взял его под руку и вывел из комнаты. На вид комиссару было лет пятьдесят, и у него была прическа ежиком, которая делала круглое лицо еще круглее. В его усах, которые скорее можно было отнести на счет небрежности в уходе, чем моды, было несколько седых волосков. Романо был уверен, что никогда прежде не видел Донато Нери.
