Книга Возвращение тамплиеров - Джузеппе Д'Агата

Джакомо посмотрел на книги, стоящие в шкафу, словно видел их впервые. Это были главным образом труды по теологии и комментарии к Писанию, но попадались также работы эзотерического характера и исторические исследования. Та книга, которую только что цитировал старый монах, была напечатана в восемнадцатом веке и рассказывала о духовно-рыцарских орденах.

— И больше вы ничего не можете мне сказать?

— Кто-то пытался воссоздать орден Меченосцев. Или Ливонский. Но не знаю, правда ли это.

Интерес Джакомо вспыхнул вновь.

— Когда?

— В девятнадцатом веке, а потом в тридцатые годы двадцатого века, в Германии. — Падре Белизарио взял руки молодого человека в свои ладони, словно намереваясь встряхнуть их. — Оставь профессора Борги, это подозрительный человек, совсем не чета тебе.

— Но диплом у него действительно есть.

— Есть. Швейцарский, полученный после заочного обучения, и я не знаю, по какой специальности… Возможно, по оккультным наукам. Оставь его. Этот человек использует тебя и твоего друга в качестве инструментов.

— Для чего, с какой целью?

— Не знаю. Но он сам, конечно, вам не скажет.

Монах отошел от юноши — ему понадобилось передвинуть большую коробку. Джакомо продолжал напряженно обдумывать услышанное.

— Это слово, «Ливония», — я видел сам, как оно появилось и пропало. Точно так же как пропала часть рисунка, который находится у меня дома.

— Какая часть? Напомни.

— Храм.

— А две даты?

— Остались.

Падре Белизарио кивнул, не сказав ни слова. Но эти цифры — 1489–1989 — пламенем жгли его сознание. Его мысли перенеслись к тому существу, что было заключено в подземелье, в клетке с лабиринтом.

Тревога старого монаха становилась все более гнетущей. Решив сохранить свой ужасный секрет, не доверяясь ни единой душе, он не мог раскрыть его никому. Даже на исповеди он никогда ни словом не обмолвился о тайне, усердно замаливая потом свой грех. И при этом он испытывал донельзя противоречивые чувства: он и в самом деле ощущал себя грешником, но лишь до известной степени. Сторожить зловредное существо, не давая ему совершать зло, — такой ли уж это большой грех? Но Белизарио не мог и поставить себе это в заслугу, потому что не он пленил Азугира. Однако он согласился быть его стражником, рискуя не больше и не меньше как душой…

Голос Джакомо вернул его к действительности:

— Падре, что происходит?

Монах улыбнулся, погладив бороду:

— А то, что знание должно уступить правде чувств.

— Но причины, цель…

— Причины, цель… — проворчал падре Белизарио. — Высшее знание — это Божия правда. Вот к ней и надо стремиться. Как говорится, философия — служанка теологии. Мне вспомнилось сейчас, как мы познакомились. В какой-то момент разговор перешел на Шекспира, и я привел тебе слова, написанные этим великим человеком.

— Отлично помню их. Это из «Гамлета». Мысль примерно такая: между небом и землей больше вещей, чем способны вообразить философы.

— Верная мысль. Ты не находишь ее верной? — Монах внимательно и любовно посмотрел на молодого человека. — Тебя давит некая тяжесть. Открой свою душу, Джакомо. А кроме того, я ведь твой духовный отец. Ты сам возложил на меня эту непростую задачу.

— Если б не вы, если б не братья, думаю, мне хотелось бы умереть.

— Не говори глупостей, — строго сказал монах. — Умереть! Конечно, все мы умрем, когда придет время. Но тот, кто чувствует себя обиженным, далек, страшно далек от добровольной смерти. Каждый может ошибиться непоправимым образом, но лишь впавшие в отчаяние желают смерти. Ну же, решайся, говори.

Джакомо долго молчал, не в силах начать разговор.

— Анна… — наконец произнес он. — Не знаю почему, но я чувствую себя в ответе за ее гибель. Такая ужасная смерть и такая несправедливая. Нелепая.

— Нелепая? — переспросил без всякого смущения падре Белизарио. — Я бы сказал, загадочная.

— Да, как знаки и надписи, которые появляются и исчезают. Ведь как раз в тот момент, как я увидел это кровавое слово, Анна была убита, проткнута насквозь… Могу ли я избавиться от тяжести на душе и в мыслях?

Лицо юноши пылало, он тяжело дышал от волнения.

Когда монах убедился, что откровенный разговор оказал на Джакомо благотворное воздействие, он взял его под руку:

— Так случилось, потому что это должно было произойти. Вспоминай о ней в своих молитвах.

Скит Сан-Себастьяно, расположенный на вершине холма недалеко от города, сохранил кое-что от изначального облика аббатства, построенного в четырнадцатом веке.

Самую серьезную перестройку здесь произвели в восемнадцатом веке. По существу, только церковь (без колокольни, согласно канонам цистерцианской[6]архитектуры) и красивейший внутренний дворик сохранились без изменений. Все остальное — от капитулярного зала до приемной, от трапезной до монашеских келий — теперь представляло собой различные по размеру помещения без определенного назначения. Они нуждались в ремонте, но вряд ли можно было рассчитывать на что-то подобное. С тех пор как цистерцианцы уехали отсюда, то есть с давних времен, несколько небольших келий на верхнем этаже занимали монахи-отшельники. Людям на глаза они не показывались.

Управление скитом, состоявшим из нескольких построек, в конце концов перешло в руки падре Белизарио. Он превратил его в собственное царство и года два назад решил предоставить место — временно, хотя и без определенного срока — для молодежной организации под названием «Лига обиженных». Среди ее целей имелась — для тех, кого это привлекало, — и такая: обретение веры. Так что причислить лигу к светским или конфессиональным обществам было трудно, и потому она считалась просто «открытой организацией». По этой причине правил, которые следовало соблюдать, насчитывалось совсем немного, а дел, которыми можно было заняться, предостаточно.

Лига хорошо вписывалась в общественную жизнь города, в ней состояло почти двести человек. Их — братьев — могло быть и больше, если бы прием в лигу был менее строгим. Но отчего же такие строгости для приема в организацию, объявлявшую равенство своим главным кредо? Члены лиги объясняли, что преобладать должно качество: аристократия качества против серых масс количества. И действительно, в лигу входили молодые люди из разных слоев — студенты и дипломированные специалисты, рабочие и служащие, профессионалы и безработные, — всех объединяли узы солидарности и братства, прочно связывали вместе сознание долга и нравственная строгость.

Джакомо и падре Белизарио вышли из монастыря.

Во внутреннем дворике человек двадцать молодых людей, разделившись на две команды, как были — в пальто, ботинках и шапках, — затеяли игру в футбол. Играли практически в темноте — свет был только в монастыре, совсем слабый, в кельях отшельников наверху.