Книга Клоунада - Уолтер Саттертуэйт

— Но ведь он был женат, верно? Почему же не подумал, как тяжело будет его жене?

— Розе? Может, Роза и любила его. Но, понимаете, она его хорошо знала. Она знала про него все-все. Даже про тех женщин, с которыми он встречался. — Нил сказал это с небрежностью светского человека, однако у него это плохо получилось. Потом он нахмурился. — Ну, кроме одной.

— Какой именно?

Ответить ему помешало появление мсье Жана, который поставил перед Нилом белое блюдце и дымящуюся чашку кофе.

— Спасибо, — сказал ему Нил.

Мсье Жан кивнул и отправился восвояси.

— Так кто это был, Нил? — снова спросила я. (Естественно, с легким дружеским любопытством няньки, а не с настырностью пинкертона.)

Юноша небрежно потянулся к чашке и тут же отдернул руку. Сморщившись, он потряс пальцами.

Бедный Нил. Вечная проблема с этими позами, они, разумеется, так легко сходят на нет, стоит только столкнуться со злым умыслом тех средств, которыми вы пользуетесь для их поддержания.

Я заглянула внутрь кафе. Думаю, мсье Гийом довольно ухмылялся, поворачиваясь ко мне спиной и делая вид, что занят бутылками.

Трудно сохранить позу, когда сталкиваешься со злым умыслом хозяина кафе.

— Астер Лавинг, — сказал Нил. — Певичка. Поет на барже на Сене, в Париже. Ричард один рал водил меня туда и познакомил с нею. Она негритянка. — Он взглянул на меня так, будто ожидал, что я от изумления грохнусь в обморок. Но мы, няньки, разумеется, сделаны из прочного материала.

— Именно поэтому, — сказал юноша, — он никогда не рассказывал о ней Розе. Я хочу сказать, Роза не любит негров. Хотя Астер на самом деле очень милая. Даже красивая.

— Но Роза знала и о других женщинах? И мирилась с этим?

— Ну да.

— И она смирилась с мыслью Ричарда покончить жизнь самоубийством?

— Ричард обещал ей, что сделает это. Она говорит, он много раз ей об этом напоминал. Он хотел умереть красиво. Но не один, а с кем-нибудь за компанию.

— И Роза это одобряла?

— Ну да. Я же говорил, она хорошо знала Ричарда. И, конечно, одобряла.

Но не до такой же степени, чтобы умереть с ним заодно!

— Та женщина, что умерла вместе с Ричардом, — сказала я. — Сабина, не помню фамилии. Ты ее знал?

— Сабина фон Штубен. Да, я встречал ее в Лондоне. Она приезжала к нам вместе с Ричардом. Мои родители ничего не знали. Они… они не слишком одобряли увлечения Ричарда, так что я им не всегда говорил, что встречаюсь с ним. В Париже или в Лондоне, когда он туда приезжал. А тогда он был в Лондоне, позвонил, и я встретился с ним в «Савое». Знаете «Савой»?

Я улыбнулась.

— Боюсь, только понаслышке. Тебе понравилась Сабина?

— Не знаю. Она была очень красивая. И очень милая… — Юноша нахмурился. — Но…

— Что?

— Ну, мне она показалась немного… странной.

— Да? Чем же?

Нил потянулся к чашке, вовремя передумал и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди.

— Тем, как она смотрела на Ричарда. Как будто она молилась на него или что-то в этом роде. Всюду ходила за ним, как собачонка. Я хочу сказать, оно и понятно, ведь Ричард был такой красавец. Вы видели его фотографии?

— Нет, — соврала я.

— Знаете, он был высокий, выше меня, и всегда выглядел просто великолепно. Он был… элегантный. Носил двубортные пиджаки от лучших портных. И только черные. Он всегда носил черное.

— Вот как.

— А еще он был остроумный, всегда говорил смешные вещи и, кроме того, очень щедрый, так что, наверное, можно понять, почему она была от него без ума. Но в ее поведении было что-то странное. Она не отрывала от него глаз. При этом ее как будто лихорадило. Лицо у нее краснело, и казалось, ей трудно дышать, вроде как…

Нил внезапно замолчан, покраснел и потянулся к чашке. Осторожно коснулся ее кончиками пальцев и поднял.

— И еще, она все время говорила о политике, — добавил он.

— О политике? — удивилась я. — Почему? Она что, была коммунисткой?

— Нет-нет, — сказал юноша. — Как раз наоборот. Она ненавидела коммунистов. — Он попробовал кофе. Поставил чашку, потянулся к сахарнице, зачерпнул ложкой сахарного песку и высыпал его в кофе. — Правда, она их ненавидела. Говорила, коммунисты хотят разрушить Германию, как они разрушили Россию. — Он добавил в чашку еще две ложки сахара и размешал. — Она состояла в какой-то новой немецкой партии. Национал-социалистов. Они хотят избавиться от коммунистов и евреев. И, похоже, от всех остальных тоже. — Он положил ложку, поднес чашку ко рту и отпил глоток. — Мне все это казалось ужасно скучным.

— Я всегда думала, социализм — международное движение.

— Может, не в таком виде, как в Германии.

— А Ричард? Он придерживался тех же политических взглядов, что и Сабина?

Нил засмеялся.

— Ричард? Да ему вся эта политика была по фи… — Он моргнул, посмотрел в сторону и снова приложился к кофе. — Нет, Ричард совершенно не интересовался политикой. Она говорила, а он только улыбался. В другой раз он мне сказал, что политика — последнее прибежище для законченных зануд. Он не променял бы и одного хорошего поэта на всех политиков мира, так он сам говорил. Это он рассказал мне про Бодлера. И подарил эту книгу, — сказал Нил и кивнул на томик «Цветов зла».

— Вот как.

Нил поставил чашку на блюдце.

— Знаете, что говорил Бодлер про поэтов? — Он слегка наклонился ко мне и положил ладонь на книгу, как будто то была Библия и он собирался в чем-то поклясться. И юноша процитировал:

— Поэт как заоблачный принц, который выезжает из бури и смеется над лучником.

— «Exilé sur le sol, — процитировала я, — au milieu des huées, Ses ailes de géant l’impêchent de marcher».

Нил сидел, нахмурившись, и я перевела:

— Низвергнутый на землю, средь окриков шальных не может он идти под бременем громадных крыл своих.

— Вы знаете! — восхитился он. — По-французски!

Я улыбнулась — с той обезоруживающей кротостью, какой можно ждать от няньки, будь она пинкертоном и одновременно femme fatale. Но в душе, должна признаться, я была собой довольна. Ведь прошло уже лет десять с той поры, когда мы с тобой читали эти стихи.

— Я выучила его давным-давно, — сказала я. — Сама удивляюсь, как еще помню.

Мне следовало вести себя с юным Нилом очень осторожно, Ева. По-моему, теперь в его взгляде, кроме восхищения, ощущалось и нечто физическое. Еще немного поэзии, хотя бы одна строфа, и, боюсь, он не только перелезет через стол, но и плюхнется ко мне на колени.

Назад к расследованию!