Книга Час джентльменов - Дон Уинслоу

Затем, в 1890 году, владелица местной газеты Эллен Браунинг Скриппс вдруг решила, что она умеет рисовать и что Ла-Хойя как нельзя лучше подходит для основания колонии художников. Колонисты застроили претенциозными крошечными пляжными коттеджами целый район, который до сих пор называется Колонией. Сегодня там вдоль Проспект-стрит или Жирар-авеню располагаются художественные галереи наряду с пятизвездочными отелями, дорогими бутиками, ресторанами, ночными клубами и офисными зданиями. Там же, на обрыве, стоит музей современного искусства Ла-Хойи, но стоит учесть, что самым важным из искусств для современной Ла-Хойи все же является искусство обогащения.

Бун также придерживался индейского варианта происхождения названия района из-за знаменитой лахойской воронки рядом с шоссе.

Чуть менее года назад участок размером с приличное футбольное поле провалился под землю, утянув с собой восемнадцать двухмиллионных домов. Городские власти предупредили жильцов накануне трагедии, настоятельно не рекомендуя оставаться в опасной зоне на ночь, но их почти никто не послушал. Серьезно никто не пострадал, но нескольким людям помощь спасателей все же понадобилась.

Газеты прозвали удивительное явление «оползнем», телевизионщики «воронкой», геологи «отрывом», но больше всего Буну понравилось, как описал произошедшее глава инженерных служб города. «Это геологически активная зона», — заявил он. Да неужели, думал Бун, проезжая мимо места трагедии, — целый район провалился в дыру, еще бы это не активность!

Может, индейцы знали про это место что-то такое, чего не знаем мы, задумался Бун.

Например, что не стоит строить дома на дыре.

Свернув налево, он поехал дальше к брейку Рокпайл, еще одному доказательству геологической гиперактивности района.

Куча камней, давшая название этому брейку, представляла собой груду когда-то чисто-красных, а теперь убеленных птичьим дерьмом глыб, которые давным-давно оторвались от скалы и упали в воду. Как и любое образование из твердых пород, в океане оно стало препятствием для волн, которые теперь об него разбиваются и привлекают тем самым сёрферов и утонченных последователей идей Эллен Браунинг Скриппс.

Обычно у брейка можно встретить представителей двух видов: изящных дам в удобных ботинках и широкополых шляпах с мольбертами, красками и кисточками и сёрферов. Сосуществуют эти два вида вполне мирно, что и понятно — художницы сидят на скале, а сёрферы, наоборот, торчат в воде.

Единственный больной для всех вопрос — это парковка.

По сути Рокпайл — ущелье, соединяющее две отдаленные точки. К брейку ведет узкая дорога, маленькая парковка втиснута вдоль самого пляжа. Много машин туда, ясное дело, не поставишь, и в последнее время проблема стоянки стала вызывать в Рокпайле ожесточенные споры.

Местные знали машины друг друга, и если к брейку подъезжал незнакомый автомобиль с доской на крыше, водителю грозили неприятности. Машины без досок пропускали спокойно — локалисты справедливо считали, что на них, как правило, приезжают художники, не претендующие на ценные метры в океане. Некоторые из художников даже стали оставлять в машинах под лобовым стеклом бумажки с надписью «Я художник».

Бун так поступать, конечно, не стал. Припарковав Двойку на грязной обочине, он вытащил из багажника свой старый лонгборд (два метра восемьдесят три сантиметра длиной, производство фирмы «Бэлти») и прислонил его к кузову. Натягивая на себя гидрокостюм, он изучал соседние машины.

Несмотря на пафосный район, автомобили в основном принадлежали рабочему классу. На парковке стояли, конечно, пара «бимеров» и один «лексус», но большинство машин были из простых — «форды», «тойоты», «шевроле». Публика молодая, предположил Бун, глядя на многочисленные наклейки с логотипами метал-групп. Другие наклейки не так радовали глаз: «Не местный — не сёрфер», «Территория под охраной», «Только для постоянных посетителей брейка».

Мило, оценил Бун, взваливая на плечо борд и направляясь к пляжу. Очень мило.

Вне всяких сомнений, Рокпайл — удивительно красивое место. Бун вполне понимал всех тех, кто хотел тут сёрфить, рисовать, да даже просто тусоваться. Кстати, в этот день сёрферам только и оставалось, что тусоваться — волны так и не пришли. Правда, несколько парней в ожидании чуда все-таки сидели на досках, покачиваясь на волнах близ скал. Они внимательно посмотрели на чужака, заходившего в воду. Десять человек, не отрывая глаз, следили, как Бун встает на доску и отплывает вглубь.

Бун поплыл направо, туда, где при наличии волн получилось бы плечо брейка.[21]Это негласное правило сёрфинга — плыть в самый конец очереди из сёрферов и ни в коем случае не вставать на пути волны, если уж кому-то посчастливится ее поймать. Поведение Буна наглядно демонстрировало, что он знает, как себя вести, и знает, что делает. Но очевидно, на Рокпайле этого было недостаточно.

Один из сёрферов отплыл из очереди и направился к Буну.

Бун остановился и дружелюбно кивнул ему. Парню было двадцать с лишним лет, волосы коротко острижены, а тело покрыто татуировками. Одна из них — цифра, но что она обозначает, Бун не знал. Остальные — типичный набор: узлы в кельтском стиле, колючая проволока и все в таком духе.

— Как жизнь? — заговорил Бун.

— Ничего, — ответил сёрфер. — Ты тут новенький, да? Я что-то тебя раньше здесь не встречал.

— Я уже давно сюда не заезжал, — улыбнулся Бун. — Обычно катаюсь у причала в Пасифик-Бич.

— И что ж ты нынче не там?

— Подумал, перемены не помешают.

— Подумай еще раз, — посоветовал сёрфер.

— Что-что?

— Подумай еще раз! — громко и раздраженно повторил парень. — Это не твой брейк.

— Сегодня это вообще ничейный брейк, братишка, — решил улыбнуться еще раз Бун. — Волн-то нет.

Бун был поражен. Неужели этот паренек готов устроить разборку буквально из ничего? Нельзя жаловаться на толпу в воде, если и волн никаких нет.

— Езжай домой, чувак, — заявил парень.

Бун покачал головой и начал грести в сторону от сёрфера. Тот встал у него на пути. Бун попытался уплыть в другую сторону и вновь натолкнулся на парня.

— Как-то невежливо это с твоей стороны, пацан, — сказал Бун. Странно было слышать слово «пацан» из собственных уст. Не так уж и давно он сам был «пацаном», которого ветераны учили хорошим манерам. Господи боже, понял вдруг Бун. Да я сам скоро окажусь среди джентльменов. Буду жевать рыбные тако и травить бесконечные байки о старых добрых временах.

— Ну и че ты с этим поделаешь, а? — нагло оскалился парень.

Бун с трудом подавил вспышку гнева. Я не буду драться в воде, сказал он себе. Это чересчур глупо. Толкаться и спихивать друг друга с досок. Нет, до этого дело не дойдет, я просто отойду в сторону. Но вообще-то говоря, я бы свалил этого молокососа с доски и держал бы под водой, пока хорошие манеры не впитаются, а потом… Это все эго, сказал Бун самому себе. Эго, тестостерон и кое-что еще — может, зависть к его молодости?