Книга Незаконная планета - Исай Лукодьянов

По-о-хранцузски — бутенброд.

По-хранцузски — бутенброд…

— О! Вот кого сейчас спросим! — Морозов подскочил к Володе и втянул его в комнату. — У нас тут разговор зашел о Плутоне. Помнишь, ты мне говорил о докторе Моррисе, ну, об этом планетологе, который безвылазно сидит на Тритоне…

— Да брось, Алеша, — прогудел басом розовощекий юноша. — Одни догадки у Морриса, никаких серьезных доказательств.

— Вот мы и спросим Володю. — Морозов поморщился от слишком уж громкого хриплоголосого хора, грянувшего из динамика кристаллофона. — Сделай-ка потише, Виктор. Так вот, — вскинул он взгляд на Заостровцева, — верно ли, что Моррис…

— Понятно, — прервал его Володя. — Когда-то мать рассказывала, что Моррис видел там «Дерево». У нее в записках есть об этом.

— Что значит «видел»? — сказал розовощекий Виктор. — Если он смотрел в телескоп, то почему не сфотографировал?

— Он снимал. Но на пленке вышло только слабое пятнышко.

— А! — махнул рукой Виктор. — Пятнышко, видите ли. Этому Моррису вечно что-нибудь мерещится.

— Неверно, — тихо сказал Володя. — Есть объективные подтверждения.

— Данные разведки, что ли? Но ведь тоже — ничего определенного! Ну, одно световое пятно на десять километров пленки — разве это подтверждение?

Володя не ответил. Да и что отвечать? После страшной гибели «Севастополя» десять лет назад всполошилась Земля. Десятки, сотни автоматических зондов пошли к Плутону. Это общеизвестно. Угрюмая черно-серая, будто графитовая, пустыня с округлыми горными хребтами бесконечно тянулась на бесчисленных снимках. Многие пленки почему-то были засвечены. И лишь изредка снимки фиксировали слабое, размытое световое пятно. Споры об этом странном проблеске в царстве вечной тьмы не утихли до сих пор. Большинство ученых склонялось к тому, что на Плутоне возможна вулканическая активность. Роковым образом «Севастополь» совершил посадку в зоне действующих вулканов в момент извержения…

Но были скептики, не принимавшие этой гипотезы. Не верил в вулканы и Володя Заостровцев. «А во что ты веришь? В „Дерево“?» — не раз спрашивал его Морозов. Володя пожимал плечами. А однажды ответил с каким-то вызовом, удивившим Морозова: «Вот слетаю туда, тогда и поговорим». Этот разговор был года три назад, они тогда на втором курсе учились. «Интересно, — сказал Морозов, — как ты полетишь на запретную планету?» Володя, разумеется, прекрасно знал, что Международная федерация космонавтики объявила Плутон и его окрестности запретной для человека зоной. Тем более удивительным, гусарским каким-то показался Морозову его ответ: «Запретный плод сладок».

Теперь, когда этот настырный Виктор стал наседать на Володю, как будто именно тот несет ответственность за фантазии доктора Морриса, а остальные гости Морозова поддакивали и посмеивались, — Володя не стал ввязываться в спор. Он направился к двери.

— Погоди! — окликнул его Морозов. — Ребята, управляйтесь сами. Где фруктовый сок — вы, к сожалению, знаете не хуже меня. Уходя, выключите включенное и приберите разбросанное. У нас с Володей срочное дело.

Они сбежали по лестнице вниз, уклонились от шумной компании, зазывавшей их в кафе под полосатым тентом, и зашагали в сад.

— Ну что? — спросил Морозов. — Поговорил с Тоней?

— Нет… То есть разговор был, но… не получился, в общем.

— Эх ты, нескладный человек. Давай-ка расскажи по порядку. В лицах.

Они сели на скамейку, и Володя рассказал «по порядку». Что-то погрустнел Морозов, слушая его.

— Мне кажется, она меня не любит, — сказал Володя.

Морозов ничего не ответил на горькое признание, и Володя поник головой, погрузился в невеселые мысли.

Все здесь тайна. Великая загадка рода человеческого… «Королева играла в башне замка Шопена, и, внимая Шопену, полюбил ее паж…» Герцогиня Джозиана полюбила безобразного Гуинплена… Ромео и Джульетта… Тристан и Изольда… Старинные новеллы, оканчивающиеся эпической фразой: «Они жили долго и любили друг друга и умерли в один день», — прекрасная, наивная мечта… Древние легенды: бог разделил людей на половинки, разбросал по свету, и они ищут друг друга…

— Что же такое любовь?

Спрашивая это, Володя был готов к тому, что Морозов примется его высмеивать. Однако Алеша сидел неподвижно, скрестив руки на груди, и молчал. Перед ними в густой тени деревьев ходили взад-вперед лунные пятна.

— Мне кажется, — попробовал Володя сформулировать, — это… это — остро избирательное тяготение полов. Верно, Алеша?

— Отвяжись.

— Нет, позволь, позволь! — Володю вдруг осенило. — В организме человека нет ни одного элемента, не входящего в таблицу Менделеева. Согласен? Следовательно… — Он вдумчиво подбирал слова. — Следовательно, любовь… то есть проявление избирательного тяготения полов… есть результат биоэлектрохимических процессов в клетках мозга… и, значит, может быть изучена и моделирована наравне с памятью и наследственностью…

— А дальше что? — воззрился на него Морозов.

— Ну как ты не понимаешь? Эта идея позволяет создать… — Володя запнулся, — ну, что ли, локатор… нет, анализатор любви… Анализатор, который обеспечит правильный выбор. — Володя воодушевился: — Да, это мысль! Анализатор исключит ошибки. Представь себе, Алеша, как он облегчит страдания влюбленных.

— Представляю! — с неожиданной злостью ответил Морозов, поднимаясь. — Представляю твой анализатор! Белые шкафы, набитые микромодулями. Ты встречаешь на улице брюнетку анатомического типа Тони и приглашаешь ее «анализироваться». Для начала — экспресс-анализ крови и прочего. Вам надевают манжетки сфигноманометров. Вам бреют головы и мажут их контактной пастой для датчиков энцефалографа…

— Что с тобой? — озадаченно спросил Володя.

А Морозова несло:

— Вам вкалывают в нервные узлы китайские иглы. Анализатор гудит, мигает цветными сигналами. Старший оператор говорит: «Молодые люди, посмотрите друг другу в глаза. Так, а теперь — через гипнофильтр А—27. Благодарю вас. Жора, отцепляй от них датчики». Блок дешифровки выстреливает голубой бланк с розовыми амурами: «Не можете любить друг друга». И ты идешь искать следующую девушку…

Морозов ожесточенно махнул рукой и зашагал к выходу.

Радий Петрович привык командовать людьми и приборами. Он привык ощущать приборы как продолжение своего зрения и слуха, своей воли. Кроме того, он привык видеть перед собой за координатной сеткой экрана знакомую картину звездного неба. Видеть свое положение в Пространстве — без этого лететь было нельзя.

Теперь, когда корабль оглох и ослеп, Радий Петрович не то чтобы испугался, а был ошеломлен странным ощущением собственной ненужности и невозможности управлять ходом событий. Он перестал быть командиром, и это, кажется, было страшнее, чем врезаться в Юпитер. А врезаться могли каждую секунду.

Оцепенение первых минут прошло. Как мог он, командир, допустить, чтобы двое мальчишек, впервые вышедших в Пространство…