Книга По ту сторону фронта - Георгий Брянцев

Рузметов пошевелился, и Зарубин невольно вздрогнул. Ему стало неловко, что он залез в чужие записи. Но Усман не проснулся. Зарубин положил книжку на стол и тихо вышел. Постояв недолго около землянки и взглянув на небо — высоко ли еще солнце, — он зашагал к южной заставе.

Вернувшись в лагерь, Добрынин нашел землянку пустой. Дрова в железной печурке догорали. Примостившись на корточках против печи, он подложил несколько сухих поленьев. Огонь жадно охватил их. Печурка загудела, задрожала. От нее потянуло жаром. Приятно было после долгого пребывания на морозе ощущать на руках, на лице ласкающее тепло. Когда печка раскалилась докрасна, Добрынин поднялся, стянул с плеч стеганый ватник и подошел к столу, на котором лежала раскрытая карта. Упершись локтями в стол, комиссар склонился над ней. Все знакомо ему здесь. Вот этот кружочек обозначает лагерь. Удачное место. Здесь отряд обосновался с первых дней своего существования и надолго врос в землю крепкими, домовитыми землянками. Место Добрынин выбрал сам. Сначала отрыли восемь землянок, а теперь их уже девятнадцать, не считая трех застав. А вот поселок, где он родился. Добрынин склонил голову ниже, упорно всматриваясь в четко обозначенные кварталы, и усмехнулся. Ему хотелось найти на карте родной дом, который, возможно, и сейчас стоит на месте. Вот стекольный завод, когда-то принадлежавший купцу Шараборову. Сюда он пошел работать после двухлетней учебы в поселковой школе. В соседнем поселке у Шараборова также был завод, довелось Добрынину и на нем поработать. Прежде чем стать начальником цеха стекольного завода, Добрынин сменил множество профессий. Он в молодости слыл за непоседу и часто переезжал с места на место.

Работал мальчиком на побегушках в конторе завода, сезонником по ремонту путей на железной дороге, лесорубом, сцепщиком вагонов, сторожем на помещичьей пасеке, лесным объездчиком. Революция застала его на заводе — он работал кочегаром в котельной. Добрынин ушел в Красную гвардию и вернулся только в двадцать втором году. Демобилизовавшись, он стал настойчиво добиваться, чтобы его послали учиться в техникум. Жажду знаний в душе молодого Добрынина заронил товарищ по фронту, впоследствии ставший видным партийным работником.

«Смотри, Федор, — предупреждал он, — время пойдет сейчас другое. Мы будем руководить государством. Ты, я и такие, как мы. Вот ты теперь коммунист, тебе доверят серьезный участок работы, а какой из тебя руководитель, когда ты читаешь по складам и еле расписываешься! Ты должен будешь других учить, а сам слепой, как котенок. Какая же от тебя польза партии, рабочему классу?»

В техникум Добрынина сразу не приняли. Он два года просидел в школе для взрослых, два года на рабфаке и лишь потом попал в техникум. В родные края он вернулся новым человеком, женился, обзавелся детьми и «прикипел» к заводу.

Добрынин перевел глаза на восточный край карты. Где-то здесь, недалеко, — линия фронта, а там за нею, в небольшом городке со странным названием — Раненбург — были теперь его жена, дочь и сын.

Теплые воспоминания охватили комиссара. Ему представилось, что он находится сейчас среди своих близких, видит ласковое лицо жены, слышит голоса детей… Он так углубился в воспоминания, что не заметил, как вошел Зарубин, и вздрогнул, когда командир отряда кашлянул.

Зарубин посмотрел на комиссара и понимающе улыбнулся.

— Ничего, комиссар, все переживем, — бодро сказал он. — Сейчас я горяченького добуду. Подживи-ка огонек. — И он, быстрый, стремительный, вышел из землянки.

Через десять минут на столе появились котелки с кипятком, хлеб, консервы. Сидя против командира отряда и осторожно прихлебывая кипяток, комиссар вдруг сказал:

— Вот что я думаю, Валентин, нет у тебя настоящего, оперативного помощника…

Зарубин поднял брови и внимательно посмотрел на Добрынина.

— Мы же не те, что были, — продолжал комиссар. — Отряд вон как разросся. И смотри, что получается: над картой думай сам, дневник составляй, план операции ты же составляешь и ты же проводишь в жизнь. Ушел на задание — оставить за себя некого. Так и закрутиться можно. Начальник штаба нам нужен. Мы самостоятельная воинская часть, так я думаю.

Не раз уже Добрынин удивлял Зарубина своей сметкой в военных делах. Не раз он подсказывал командиру ценные мысли. По совету Добрынина был создан взвод подрывников, по его предложению взвод Грачева — Толочко вывели за шоссе и железную дорогу и этим усилили контроль за обеими магистралями врага.

— Мысль хорошая, Федор Власович, — отозвался Зарубин. — И нужен именно начальник штаба, а не адъютант, не канцелярист… Но кого? Кого?

— А как ты смотришь на Рузметова? — спросил Добрынин.

Зарубин широко раскрыл глаза, вышел из-за стола и рассмеялся.

— Чего тебя разобрало? — добродушно проворчал Добрынин.

Зарубин подошел к комиссару и обнял его за плечи.

— Интересно получилось. Ведь я сегодня о том же думал. А ты меня опередил.

Зарубин рассказал об обстоятельном докладе Рузметова, о записях в его полевой книжке.

— Конечно, его надо выдвигать, — подхватил Добрынин. — Бывает же так в жизни: человек вырос из своего костюма — и брючонки уже выше щиколотки поднялись и рукава коротки, а сам он этого не замечает — привык. Ну, а со стороны видно, что пора новый костюм готовить. Так и с Усманом. Я думаю, что не ошибемся. Подготовка у него хорошая — два курса вуза…

— Я тоже думаю, Федор Власович, что не ошибемся, — согласился Зарубин.

Ночью, после встречи Нового года, вновь поднялся разговор об организации типографии и выпуске подпольной газеты. Этот вопрос был предметом постоянных споров на каждом собрании. Особенно беспокоился по этому поводу секретарь окружкома Пушкарев. Он не мог смириться с мыслью, что отряд и подпольная организация города не в состоянии наладить выпуск газеты.

— Какие же мы партизаны и подпольщики! — с возмущением говорил он Зарубину, Добрынину и секретарю парторганизации — командиру взвода Бойко. — На своей земле, в своем городе не можем газету выпустить.

Спокойный, рассудительный Добрынин пытался доказать, что выпуск газеты вещь не такая простая, как кажется.

— Одно дело — поставить задачу, а другое — осуществить её.

— Ты, батенька мой, ерунду городишь, — кипятился Пушкарев. — Что это, невыполнимая задача, что ли? Мы, большевики, таких задач перед собой не ставим. Мы ставим такие, которые можно и нужно выполнить.

Добрынин умолкал. Он прекрасно понимал, как нужна газета, но отдавал себе отчет и в том, какие трудности надо преодолеть. Кроме Найденова, бывшего наборщика, сейчас работающего в городе с Беляком, у партизан никого, знающего типографское дело, не было. Да и у Найденова опыт в полиграфическом деле невелик, и он не может дать совета, что именно надо приобрести, с чего надо начать, чтобы сдвинуть с мертвой точки «типографскую проблему».

Добрынин и Бойко собирали командиров взводов, коммунистов, комсомольцев, поручали им побеседовать с народом и выявить всех, кто имел хотя бы какое-нибудь отношение к печатному делу. Но таких не оказалось.