Книга Титан - Джон Варли

— Что ты хочешь этим сказать?

Габи нерешительно поднесла руку к уху, как бы пытаясь вынуть что-то оттуда. Затем она закрутилась в руках Сирокко, настойчиво пытаясь посмотреть ей в глаза. Затем положила руки между грудями Сирокко. Сирокко это смутило, но тепло и дружеская близость были слишком приятны, чтобы отказаться от них. Она посмотрела вниз на лысую голову Габи и подавила желание поцеловать ее.

— Я была там двадцать или тридцать лет, — тихо сказала Габи. — И не говори мне, что это невозможно. Я хорошо знаю, что этот промежуток времени — ничто для вселенной. Я не сумасшедшая.

— Я этого не сказала. — Габи начала дрожать. Сирокко погладила ее по плечам. Дрожь утихла.

— Ладно, я не должна была говорить, что я не сумасшедшая. Я никогда не была чьим-то ребенком, поэтому никогда раньше не плакала. Извини меня.

— Да ладно, — пробормотала Сирокко. И не солгала. Ей оказалось удивительно легко нашептывать другой женщине в ухо заверения:

— Габи, как бы то ни было, никто из нас не может пройти через это без конвульсий. Я плакала часами. Это может произойти снова, и если я не смогу справиться, я обращусь к тебе.

— Я помогу, не беспокойся. — Казалось, она расслабилась немного больше.

— Настоящее время не имеет значения, — сказала наконец Габи. — Существует внутреннее время. И по этим часам я находилась внутри много лет. Я восходила к небесам по стеклянной лестнице — я вижу в своем воображении каждую ступеньку, я ощущаю облака, проносящиеся у моих ног и скрипящие о стекло. Это было небо Голливуда, с красным ковром на последних трех или четырех километрах, золотыми воротами, похожими на небоскребы и крылатыми людьми. Ты понимаешь, я верила этому и не верила. Я знала, что все это мне снится, знала, что это смешно, и в конце концов все исчезло.

Она зевнула и тихонько рассмеялась.

— Почему я рассказываю тебе все это?

— Наверное, чтобы избавиться от него. Тебе лучше?

— В некоторой степени.

Какое-то время она молчала, и Сирокко подумала, что Габи уснула. Но это было не так. Она пошевелилась и глубже зарылась в грудь Сирокко.

— У меня было время хорошенько посмотреть на тебя, — сказала она, глотая слова. — Мне это не понравилось. У меня появился вопрос, что мне делать с собой. Это никогда не заботило меня раньше.

— А что с тобой не так? — спросила Сирокко. — Ты мне всегда нравилась.

— Тебе? Я не знаю, почему. Да, в самом деле, я не причиняю никому больших проблем, я могу позаботиться о себе. Но что еще? Что во мне хорошего ?

— Ты очень хороший работник. Это все, что в действительности мне от тебя требуется. Ты как нельзя лучше подходишь для своей миссии, иначе тебе бы не поручили ее.

— Почему-то это не впечатляет меня, — вздохнула Габи. — Я имею в виду, что, делая что-то хорошее, я бы жертвовала собой. Как я говорила, я исследовала свою душу.

— И что ты решила?

— Единственное, чем я занималась, так это астрономией.

— Габи…

— Это правда. И какого дьявола? Мы никогда не выберемся отсюда, здесь нет звезд, на которые можно было бы смотреть. Так или иначе, мне надо было найти еще какое-нибудь занятие. Это пришло не вдруг. У меня было достаточно времени, чтобы изменить свое сознание. Ты знаешь, что у меня на всем свете нет ни одного любовника? Нет даже ни одного друга.

— Я твой друг.

— Нет. Не такой, о каком я говорю. Люди уважают меня за мою работу, мужчины хотят мое тело. Но у меня никогда не было друзей, даже в детстве. Никогда не было никого, перед кем я могла бы открыть сердце.

— Ты слишком строга к себе.

— Надеюсь, что нет. Потому что я собираюсь стать совершенно другим человеком. Я собираюсь рассказать людям, какая я на самом деле. Впервые я могу сделать это, потому что впервые я в действительности познала себя. Я собираюсь любить. Я собираюсь заботиться о людях. И похоже, что это ты. — Габи подняла голову и, улыбаясь, посмотрела на Сирокко.

— Что ты имеешь в виду? — слегка нахмурившись, спросила Сирокко.

— Это смешно, но я поняла это, едва увидела тебя, — Габи опустила голову. — Я люблю тебя.

Какое-то мгновение Сирокко не была в состоянии вымолвить ни слова, потом через силу улыбнулась:

— Эй, голубушка, ты все еще в голливудских небесах. Любви с первого взгляда не бывает, для этого требуется время. Габи?

Сирокко несколько раз пыталась заговорить с ней, но Габи то ли спала, то ли притворялась, что спит. Сирокко уронила голову набок.

— О боже мой!

Глава 6

Кто-то придумал хорошую вещь: вывешивать часы. Борясь со сном, Сирокко спрашивала себя, почему с тех пор, как она попала на Фемиду, она сумела совершить так мало толковых дел. Им надо было приспосабливаться к странному безвременью. Они не могли ходить до тех пор, пока не упадут с ног от усталости.

Габи спала, засунув в рот большой палец. Сирокко попыталась встать как можно осторожнее, чтобы не потревожить ее, но это было невозможно. Габи застонала и открыла глаза.

— Ты тоже хочешь есть, как и я? — спросила она Сирокко.

— Трудно сказать.

— Ты думаешь, это ягоды? Наверное, они нехорошие.

— На это нельзя ответить так быстро. Но погляди вон туда, это может быть завтрак.

Габи посмотрела туда, куда указывала Сирокко. У реки пило воду какое-то животное. Когда они глядели на него, животное подняло голову и посмотрело на них. От женщин его отделяло не более двадцати метров. Сирокко напряглась, готовая ко всему. Животное моргнуло и снова опустило голову.

— Шестиногий кенгуру, — сказала Габи, — и без ушей.

Это было беспристрастное описание. Животное покрывала короткая шерсть, у него было две задние ноги, хотя и не такие большие, как у кенгуру. Четыре передние лапы были поменьше. Шерсть была зеленовато-желтая. С виду у животного не было никаких специальных органов защиты.

— Я хотела бы посмотреть на его зубы. Это сказало бы нам кое о чем.

— Лучше всего будет поскорее убраться отсюда, — сказала Габи. Она вздохнула и пошарила глазами по земле. До того, как Сирокко успела остановить ее, она встала и направилась к животному.

— Габи, оставь, — прошипела Сирокко, стараясь не вспугнуть зверя. Она увидела, что в руках у Габи камень.

Животное снова подняло голову. Его морда при других обстоятельствах показалась бы потешной. На круглой голове не было видно ни ушей, ни носа — только два больших ласковых глаза. Но пасть животного выглядела так, словно оно играло на огромной губной гармошке. Она дважды растянулась у него чуть ли не шире самой головы, словно в широчайшей глупой ухмылке.