Книга Потерянные души - Поппи З. Брайт

– Это была моя дочь, – сказал Уоллас.

Кристиан тяжко сглотнул. Ему вдруг захотелось пить.

– И она просто пропала, и все? – спросил он. – А вы обращались в полицию?

– Нет. Джесси была просто неуправляемая. Совсем-совсем дикая. Отца не слушалась совершенно. – На мгновение лицо Уолласа превратилось в трагическую маску Марди-Гра; потом он смахнул слезы и продолжил: – Она все время грозилась уйти из дома. Говорила, что я ей даю мало денег, что я занудный и скучный. Ей нравилось шляться по барам и пить. Она сердилась, потому что я не давал ей бросить школу, хотя она собиралась. Ей было на все наплевать… и в частности – на родного отца. Уоллас снова провел рукой по глазам.

– Я так думаю, девочке было плохо без матери. Лидия – моя жена – умерла, когда Джесси было всего пять. Это было самоубийство, тяжкий грех. Я сам растил и воспитывал дочь. И, наверное, я был никудышным отцом. Когда Джесси пропала, я думал, она убежала с каким-нибудь парнем. И я надеялся, что она вернется, когда у него кончатся деньги. Она говорила такие вещи… такие странные вещи… и знакомые у нее были странные… и если бы я заявил в полицию, она бы меня возненавидела.

– Но почему вы пришли сюда? – Кристиан не мог смотреть Уолласу в глаза. Он смотрел на серебряный крест и на тонкую кожу на шее под ним.

– Ну… когда Джесси пропала, я перетащил все ее вещи на чердак. А когда стало ясно, что она не вернется, я про них как бы забыл. Не хотел даже на них смотреть. Но недавно я про них вспомнил и подумал, что, может быть, там осталась кое-какая одежда, которую можно будет отдать к нам в церковь для ежегодного благотворительного базара. Понимаете, в пользу бедных. – Кристиан кивнул. – И вот, разбирая коробки, я нашел Джессин дневник. Там было несколько записей про вас – и про ваш бар. Похоже, она питала к вам… чувства. Я подумал, она, может быть, вам говорила, куда она собирается ехать. Мне так хочется ее увидеть.

– Я не знаю, – сказал Кристиан. – Она здесь только пила. Со мной почти не разговаривала. Я не знаю, где она и куда собиралась. – Он вдруг поймал себя на том, что по-прежнему таращится на серебряный крестик, и опустил глаза на пустой стакан Уолласа.

Уоллас тяжело вздохнул.

– Налейте еще.

Он выпил еще два стакан виски. Опьянел. Прошелся по бару. Внимательно рассмотрел витраж и черную фанеру на соседнем окне, столики с вырезанными на них инициалами и кругами от пивных кружек, барные табуреты с растрескавшимися кожаными сиденьями. Время от времени он поглядывал на Кристиана, который молча отводил глаза.

А когда Уоллас начал коситься на заднюю лестницу, что вела на второй этаж к квартире Кристиана, Кристиан достал тряпку и принялся вытирать стойку.

– Я уже закрываюсь. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь. – Он не хотел, чтобы его голос звучал так резко. Просто так получилось.

Когда Уоллас ушел – тихо, и скромно, и не совсем твердым шагом, но все же с достоинством, – Кристиан запер за ним дверь, потом осмотрел батарею бутылок за стойкой и почти в самом низу обнаружил квадратную резную бутылку с сияющим зеленым ликером. Почти полную, кстати, бутылку. Теперь никто не пьет шартрез, но в баре у Кристиана всегда был небольшой запас – на тот случай, если Молоха, Твиг и Зиллах решат заехать к ним в город на Марди-Гра. Они наверняка захотят шартрезу. Кристиан даже не сомневался, что захотят. А сегодня он выпьет сам. Ему просто необходимо выпить: почувствовать мягкое опьянение, когда все плывет в голове. Сегодня ему хотелось быстрее заснуть и спать крепко без сновидений – чтобы его не тревожили никакие призраки, восставшие из провалов памяти, никакие хрупкие девочки с запавшими глазами и бедрами, испачканными в крови убийственных и невинных родов.

Но сможет ли он?

Кристиан открыл бутылку и уже собрался наливать, но его рука замерла над стаканом, худая и белая – такая холодная на холодной бутылке. Он вдохнул запах ликера. Запах свежий, как новая ночь, как новорожденное дитя. Запах горьких трав. Ему так хотелось напиться, чтобы забыться и уснуть. Те, остальные – Молоха, Твиг и Зиллах, – пили постоянно и даже ели; они топили свою истинную природу в излишествах и обжорстве. Но они были так молоды. Они были из нового поколения. У них был немного другой организм – более стойкий и крепкий, а не такой деликатный, как у Кристиана. Кристиан помнил те разы, когда он пробовал пить вино и водку. Эти воспоминания всегда отдавались болью и холодком в спине. Но может быть, этот напиток…

Прижимая бутылку к груди, Кристиан поднялся к себе в квартиру. Но сначала он погасил свет в баре. Свет ему был не нужен – он прекрасно видел в темноте.

Шартрез обжег горло, и Кристиан застыл в напряжении в ожидании боли. Но боли не было – был только мягкий зеленый огонь, разлившийся по всему телу. Похоже, на этот раз все получится. На этот раз его странное, вероломное тело позволит ему напиться – напиться как никогда, – а потом он уснет, не терзая себя никакими мыслями. Пусть ненадолго, но он погрузится в забвение.

Он налил себе еще. Ликер попал не в то горло. В глазах защипало, дыхание перехватило. Кристиан выплюнул то, что успел набрать в рот, и проглотил слюну, чтобы не закашляться. Потом тихонечко рассмеялся. Он был хорошим барменом, просто замечательным барменом, но сам он пить не умел. Он отставил стакан и хлебнул прямо из горлышка, как делали те, остальные, в последнюю ночь Марди-Гра.

Когда с улицы за окном донесся шум, Кристиан не обратил на него внимания – он был уже основательно пьян. Какой-то глухой удар… ничего особенного. Но потом снова раздался удар и какой-то противный скрежет, как будто кто-то тащил по асфальту металлический бак для мусора. Бродячая собака? Бездомный бродяга? Кристиан подошел к окну, откуда просматривался переулок на задах бара и кусочек Роял-стрит, и выглянул на улицу.

Похоже, Уоллас Грич тоже нажрался изрядно. Иначе с чего бы ему рыться в мусоре Кристиана, да еще так неловко, что гром стоял на всю улицу. Кристиан наблюдал. Уоллас вытащил из пакета с пустыми бутылками бутылку из-под водки и тут же уронил ее на асфальт. Бутылка со звоном разбилась. Уоллас опустился на четвереньки и принялся подбирать осколки с явным намерением засунуть их обратно в мусорный пакет.

Это было уже слишком. Надо будет с ним разобраться, с этим Уолласом Гричем. И разобраться решительно. Весь переулок уже был завален битым стеклом, обрывками бумажных пакетов и прочим мусором. Чего он там роется, этот Уоллас? Чего ищет? Обглоданные кости своей блудной доченьки, аккуратно завернутые в газету пятнадцатилетней давности?

Кристиан отошел от окна. Сейчас он спустится вниз и незаметно войдет в переулок; схватит этого старого идиота за волосы, отогнет ему голову, чтобы было удобней добраться до сухой сморщенной шеи, и выпьет безвкусную кровь старика…

Первый спазм грянул, когда он уже открывал дверь на лестницу. Кристиана согнуло чуть ли не пополам, и он привалился плечом к дверному косяку, прижимая руки к животу и стараясь унять вспышку зеленой боли, которая, казалось, сжигает его изнутри. Это было еще хуже, чем в те, прошлые, разы. Гораздо хуже. Такое впечатление, что боль разрывала его изнутри – буравила и разъедала внутренности. Он зажмурил глаза. Его трясло мелкой дрожью. Внутри все горело и содрогалось.