Книга Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте» - Эдуард Тополь

Дарья Васильевна Стародубец (продолжение):

Старший в этой группе был Аслан. Он тоже ходил без маски. Мы его спрашивали: «Откуда ты?» Он отвечал: из Грозного. Еще я запомнила, что одну женщину звали Айшат, вторую – Сальва или Сельва. Среди мужчин был некто Рашид. Остальных по именам не запомнила. Все террористы молодые – лет по 20, и все из Чечни. Только один был постарше, лет за 30. На нем были очки, похожие на те, в которых в бассейнах плавают. А сверху надета маска. У кого-то закрыто все лицо, у кого-то только нос и подбородок. Когда нас всех поделили – женщин посадили справа, а мужчин слева, они принесли по плитке шоколада на ряд. Мы по кусочку и делили. Сок тоже по литру на ряд. Глоточек за глоточком пили. Детям боевики раздавали мороженое. Причем и шоколад, и воду раздавали только мужчины. А у женщин руки все время были заняты: в левой – граната, в правой – пистолет. И палец постоянно на спусковом крючке. Даже когда они спать ложились – а они по очереди укладывались спать на полу, – палец так на курке и оставался.

Виталий Парамзин и Аня Колецкова:

Шахидки спят – в одной руке у них пистолет или граната, а в другой руке эти проводочки с выключателем. Она спит, и мы видим на выключателе палец. Думаем – сейчас уснет и…

Одна из чеченок вдруг чихнула, и те из нас, кто сидел впереди нее, все быстренько упали на пол. Одна чеченка говорит другой: «Как вы, девки, народ запугали! Чихнула – все сразу попадали!»…

Катя Стародубец:

Я разговаривала с женщинами-камикадзе. Одна из них контролировала наш ряд. «Я не хочу умирать, но готова это сделать ради идеи», – сказала она.

Илья Лысак:

Женщины-камикадзе говорили: «Нам без разницы, где умирать. Нас или там убьют, или здесь». У них и плакат такой висел: «Две дороги: либо смерть, либо свобода!» Они это плакат развернули еще до того, как нас из оркестровой ямы вытащили. Для кого был этот плакат, не знаю – он был написан не по-русски и не по-чеченски, а по-арабски. То есть не для нас и не для них. Может, для арабского телевидения? Или среди них были арабы? Но они нам перевели: смерть или свобода! Я стал смотреть, кто есть кто: вот этот – буйный, может пристрелить сразу, а тот – помягче, можно поговорить. Одна террористка сказала, что у нее дома годовалый ребенок и что она сюда «не умирать приехала, а добиться свободы своей земли». Потом посмотрела на зал, на нарядных людей, на сцену и сказала: «Вот вы тут веселитесь, а мы уже восемь лет ничего подобного не видим».

Рядом со мной сидел парень из нашей технической службы, он все трое суток спал – не то нервная система такая, не то успокоился после того, как чеченцы ему тысячу долларов вернули. Сначала они у него забрали телефон и деньги, а потом пришли и вернули. Сказали: «Вот твоя тысяча долларов».

Наталья Н.:

Эти исламские женщины стали нам объяснять, почему они здесь. Мол, русские убивают там наших детей, мужей. Им ничего не остается, как поступить с нами так же. И они готовы на смерть. Они пришли сюда умирать, поэтому никакой пощады не ждите. Если ваше правительство не пойдет на уступки и начнется штурм, то они нажмут кнопочки и все взорвут. Можете лезть под кресло, накрываться сиденьями – это не спасет. Они настроены очень решительно.

Телефоны заставили бросить в проход между рядами. Я никак не могла понять, с какой радости я должна расстаться со своим телефоном, швырнуть его на пол. А Гоша оценил обстановку, швырнул свой телефон и мне говорит: «Бросай!» Я говорю: «Не буду я бросать! Мне должны позвонить». – «Бросай быстрей!» Тут они объявили: если мы не будем подчиняться, будут расстреливать. Бросила я свой телефон, они говорят: сумки тоже! Побросали сумки. Они заявляют: будем проверять паспорта. Тогда надо было бы возвращать эти сумки, ведь женщины все документы носят в сумках. Но тут у них другая идея возникла: срочно отделить мужчин от женщин. Скомандовали: женщинам сесть в левой стороне балкона, мужчинам – в правой. Зачем они это сделали, я не знаю, ведь мужчины, если собираются все вмеcте, то это, я считаю, дает им возможность принять какие-то мужские решения. А когда женщина рядом с мужчиной, то она может остановить его от необдуманных поступков.

Поэтому, когда я уходила от Гоши, я просила его ничего не предпринимать.

После того, как они нас рассадили и поняли, что все под контролем, они нам разрешили позвонить родственникам. Но не со своих мобильников, а с тех, которые лежали в проходах. Я попробовала позвонить мужу на его сотовый, у меня ничего не получилось. И никто не мог никуда дозвониться, не было связи. Может быть, шло погашение сотовой связи, может, ФСБ сотовую подстанцию отключила – не знаю. Меня вдруг осенило, я решила позвонить через 8-095 – и прорвалась к сестре своего мужа, сказала: «Оль, я в «Норд-Осте». Она говорит: «Я уже знаю». Я говорю: «Мне надо, чтобы кто-то срочно ехал к детям, потому что дети одни». Тут все стали звонить через 8-095 и кричать родственникам: деньги там-то и там-то – в шкафчике, в матраце, в банке с перловкой! Короче, все начали перечислять, у кого где что лежит. Я думаю: а Гоша дозвонился к себе домой? Хотя ему-то туда звонить, может, и не стоило – у него там жена с двумя детьми. Вот, думаю, ситуация, блин, – человек, можно сказать, первый раз в жизни сходил налево, а попал в «Норд-Ост»!..

Елена Ярощук, туристка из Луцка, Украина:

Когда люди звонили, можно было узнать о чем угодно: одни рассказывали, где у них спрятаны деньги, другие составляли завещания, третьи просили присмотреть за их детьми, некоторые просто прощались и извинялись перед теми, кого обидели.

Виталий Парамзин:

Нас с Аней тоже рассадили. Я остался в левой части балкона, с мужчинами, а Аню отсадили в правую, к женщинам…

Аня Колецкова:

Это мы пришли на мюзикл отметить годовщину нашего знакомства. И так вот отметили…

Анастасия Нахабина:

Мой сосед Виктор пытался дозвониться своим родителям, но на его мобильнике все время возникала надпись: «Нет связи», «Нет зоны покрытия». Он нервничал, тряс трубку, двигал ею из стороны в сторону, потом предложил мне позвонить родителям. Но у меня дома нет телефона…

Рената Боярчик:

А у нас была такая ситуация. Мы с Алексеем, моим пограничником, сидели рядом. Он сидел лицом к сцене, а я сидела боком и обняв его за плечи. Потому что к этому времени уже приказали все телефоны и сумки побросать в проход, иначе – расстрел. Но Алексей телефон не выбросил, а продолжал посылать сообщения – какие бомбы террористы установили, где и как их соединили, где в стенах в стенах заложили взрывчатку, как по залу расселись. Он считал, что штурм будет с минуты на минуту, и все время посылал эти сообщения, как в лихорадке. А я его прикрывала – обнимала, чтобы, чтобы соседи не видели, чем он занимается. И один из террористов подумал, что мы целуемся, подошел и, пригрозив нам автоматом, крикнул: «Что вы там делаете?» Я, честно говоря, в эту минуту от страха вся сжалась. Потом медленно повернула голову и увидела, что он смотрит на нас. Алексей, конечно, свой телефон одним пальцем – раз, и в рукав пиджака послал. А я сказала: «Н-н-ничем н-не занимаемся, про-просто сидим» – и заставила себя отвернуться от этого террориста. Он, видимо, оскорбился. Потряс этим автоматом и сказал: «Мадам! Я вам сейчас мозги размажу! Ну-ка сядьте нормально!» Я подумала: «Мне мои мозги еще пригодятся. Зачем их размазывать?» Сняла руку с плеча Алексея и выпрямилась. А террорист посмотрел грозно и ушел. И только тут до меня дошло, что, елки-палки, я же вот сейчас, в этот момент, могла просто погибнуть. Просто погибнуть. И не то, чтобы вся моя жизнь, как это пишут в книжках, пронеслась перед моими глазами – нет, а вот одна мысль как-то сразу возникла: почему я с Алешей не побыла? Он же меня так добивался, он ко мне из Вологды приезжает, а я «нет» да «нет», держу его в предбаннике в расчете на свадьбу, скрываю, чем я занимаюсь, и вру, будто я администратор в казино при ночном клубе. А теперь – нате вам, эти чеченцы! А если, не дай Бог… а если это конец нашей жизни? Если это мой последний мужчина?