Книга Восстание вассала - Александр Смоленский

Папа вновь одарил хитрющей улыбкой.

До Даниста в общих чертах стало доходить, какую шутку собираются сыграть, какой спектакль задуман с ним в главной роли. Странный озноб пробежал по спине. Нет, это был не страх и даже не волнение, вполне уместные в такой момент.

Еще совсем недавно в голове и мысли не было ни о каком побеге. Только справедливое освобождение. Только по закону. Но теперь-то он, похоже, стал свыкаться с этой идеей. Последняя десятидневка в карцере окончательно помирила Даниста с самим собой, по крайней мере, в главном вопросе. Бежать, бежать, куда глаза глядят! Только бы подальше от кровавого пятна на серой стене карцера.

Однако теперь получалось, что ему предстояло не только бежать, но еще и стать орудием мести в чужих руках. Мститель? Дурно звучит. Почему не спаситель? Не ровен час, и он свыкнется с этой мыслью. Неужели «гражданин начальник» Удалов да законник Папа какие-то экстрасенсы? Гипнотизеры? Разве он не думал, что Бессмертнов сломал ему жизнь? И разве это не требует отмщения?! Знать бы только наверняка, Бессмертнов виноват во всем или постарались свои же ребята-олигархи?

Глубоко уйдя в себя, Денис даже не заметил, как Папа уже в который раз хрустко щелкает пальцами, мол, очнись, уважаемый.

– Простите, задумался, – признался он и стал протирать запотевшие очки.

– От-чень хорошо. Я этого и хотел. – Внезапно Папа царственно поднял правую руку и недвусмысленным жестом дал понять, что гостю пора и восвояси. – Утомился я, сынок. Знаешь, у меня ведь тяжелый диабет. Врагу не пожелаю, так что прощай пока. А вообще, заходи чаще, сынок. У меня очень богатая библиотека! Понадобится компьютер? И он имеется…

Уже у дверей камеры-библиотеки Денис резко обернулся:

– Все хотел спросить. Почему здесь нет телевизора? Сегодня почти у каждой шестерки в камере имеется, а у вас…

– Так я еще несколько лет назад «ящик» выбросил. Одно расстройство с ним. Что по нему смотреть? Как жопу друг другу лижут? Или как страну просирают? Вот я, например, сорок семь лет зону держу в порядке, а они? Такую страну просрали, – повторил Папа и помахал. Мол, давай, уходи, не расстраивай.

Вернувшись в камеру, измученный карцером и «собеседованием» у воровского авторитета, Данист умоляющим жестом остановил Вась Вася:

– Спать. Только спать. Все разговоры потом. Все потом.

– Вы что, Денис Борисович? Вас уже то ли третий, то ли четвертый день мама дожидается. А вы спать собрались…

Боже! Как он мог забыть.

– Сегодня какое число?

– Так семнадцатое октября, – участливо проинформировал Вась Вась.

Немедля, Данист забарабанил в дверь камеры.

– Ты чего, белены объелся? – громыхая ключами, закричал надзиратель. – Думаешь, если Папа тэбэ приголубил, так усэ можно?

Но дверь открыл. Услышав, о чем твердит замордованный олигарх, Гладиатор сменил гнев на милость:

– Погодь, щас разузнаю.

Как ни странно – прежде такого не бывало, – не прошло и часа, как Денис обнимал маму. Впрочем, точнее было сказать, она обнимала своего несчастного сына. Потом долго держала его лицо в ладонях, словно пытаясь разгладить каждую новую морщинку на висках, на лбу, под глазами.

– Мальчик мой. Что они с тобой сделали?

– Ой, мамочка, хоть ты оставь причитания. Ты что, в первый раз сюда приехала?

– В эту даль? Нет, не в первый. Во второй, сыночка, в первый раз мы были с папой. Но что с того? Я же вижу, от мамы ничего не утаишь.

Денис уже хотел было сказать, что все, что сейчас имеет, он сделал сам, но мама бы этого не поняла. Для нее сыночек был безгрешен.

За четыре года каторги она ни на минуту не оставляла его без внимания. И бог с тем, что письма частенько не доходили, передачи не передавали, а свидания, большей частью, запрещали. Главное, что Денис почти физически, где бы ни отбывал срок, ощущал ее присутствие – пусть там, за периметром зоны или за стенами тюрьмы, – но обязательно рядом. И это не только грело душу, это помогало выживать.

О своих тяготах Денис никогда маме не рассказывал. Что сама видела – то видела. Как говорится, не скроешь. Но даже нечаянно подсмотренные бытовые эпизоды приводили ее в ужас. Когда маму в первый раз обыскали две дюжие надзирательницы и отняли мешочек с изюмом и курагой, спрятанные под платьем, сын не мог успокоить ее почти все свидание. Рыдания мешали говорить, но состояние было понятно и без слов.

Хорошо, что сейчас, даже узнав, что ходатайство о досрочном освобождении отклонено, мама держалась молодцом. Белоснежным платочком она аккуратно промокнула слезы, на всякий случай сделала то же самое и сыну.

– Мне сказали, что ты был болен, сыночка, ведь я уже третий день дожидаюсь свидания. Слава богу, наконец-то…

Мама не стала уточнять, что именно «наконец-то» произошло, – и без того было ясно, – а деловито разворачивала кучу пакетов и свертков. Сразу вкусно запахло, но это, увы, не произвело на заключенного особого впечатления. И дело даже не в том, что он изрядно подзакусил в камере, похожей на библиотеку. С первых же минут встречи с мамой он мучительно размышлял, что будет с ней, когда все случится. Надо ли готовить ее психологически? Ведь мама не перенесет нового позора. Сын – беглец! В ее глазах, подумал Денис, это гораздо хуже, чем заключенный, которого жалеет чуть ли не половина страны.

Глядя, как она достает теплые носки, нижнее белье с начесом, которое он отродясь не носил, Денис молчал. Но когда, наконец, появились новые валенки, Денис содрогнулся. Как объяснить маме, что еще одну зиму в зоне он ни за что не проведет?

– Мне еще в прошлый раз охрана рассказала, что валенки нужны, потому как в камерах ледяной пол. Что для тех, кто привык держать ноги в тепле, – это просто невыносимо, – тараторила мама. – Согласись, сынок, это очень мило с их стороны. А вот твое любимое печенье не пропустили. Сказали, что в списке разрешенных продуктов этого сорта печенья нет. Заключенным можно передавать только «Овсяное» и «Юбилейное». Ну как им объяснить, сыночка, что их фабрики просто не могут делать такое нежное печенье, как я? Такая жалость, сыночка, я так старалась.

Мама пыталась держаться спокойно, но волнение выдавали руки – они постоянно подрагивали. Сейчас она мазала сыну масло на хлеб, и это было особенно заметно.

– Ты слышал, сыночка, мы с папой письменно обратились к господину президенту, чтобы он тебя помиловал.

– Слышал, мамочка, слышал. Зачем только вы это сделали? Это так наивно. И, прошу тебя, оставь масло. Ты же знаешь, как я боюсь, что поднимется холестерин, – несколько нервно заметил Денис, пытаясь отвлечь маму от ее занятия. – Дай-ка лучше мне свои руки, мамочка.

Пожилая женщина с удивлением взглянула на сына. Порой ей казалось, что Денис не в себе. Разве время ему думать о холестерине? Других проблем, что ли, нет?

– Ты не прав, мальчик мой. Мы консультировались… Нам посоветовали… Молодой президент не держит на тебя зла. Это, во-первых. А во-вторых, надо же ему проявить благородство?!