Книга Мэтр Корнелиус - Оноре де Бальзак

— Что случилось? — спросил он.

— Ах, государь, случится беда — жди другой! Моя сестра умерла. Она раньше меня попадет туда, — сказал он, указывая пальцем вниз. Ужасный смысл был в этом жесте.

— Довольно! — воскликнул король, который не любил разговоров о смерти.

— Я назначаю вас своим наследником… Мне больше ничего не нужно. Вот мои ключи. Повесьте меня, если на то будет ваша воля, возьмите себе все, обыщите дом, он полон золота. Я все отдаю вам…

— Полно, куманек, — сказал Людовик XI, почти растроганный этим странным проявлением горя. — В одну прекрасную ночь мы найдем клад, и при виде таких богатств к тебе вернется вкус к жизни. Я снова приду к тебе на этой неделе…

— Когда вам будет угодно, государь.

Людовик XI уже пошел было к двери своей спальни, но при этом ответе резко обернулся. Тут эти два человека так посмотрели друг на друга, что выражения их глаз не передать ни словом, ни кистью.

— Прощай, кум! — отрывисто сказал, наконец, Людовик XI, приподнимая шапку.

— Да хранит вас бог и пресвятая богородица, — смиренно произнес ссудных дел мастер, провожая короля.

После стольких лет дружбы эти два человека почувствовали, что их разделяет преграда, воздвигнутая недоверием и деньгами, меж тем как прежде деньги и взаимное недоверие все же не мешали им ладить друг с другом; так хорошо они изучили один другого за долгие годы, что по голосу, каким Корнелиус неосторожно произнес: «Когда вам будет угодно, государь», — Людовик XI уже прекрасно догадался, как тягостны его казначею дальнейшие королевские посещения, так же как и Корнелиус в словах: «Прощай, кум!», сказанных королем, почувствовал объявление войны. Вот почему Людовик XI и его ссудных дел мастер, расставаясь, были в немалом затруднении, не зная, как им надлежит теперь держаться друг с другом. Правда, монарх владел тайной брабантца; но тот ведь мог, пользуясь своими связями, обеспечить ему победу в приобретении того, о чем король Франции мечтал больше всего, — владений, принадлежащих бургундскому дому и возбуждавших в те времена зависть у всех государей Европы. Брак знаменитой Маргариты зависел от гентцев и фламандцев, окружавших ее. Золото Корнелиуса и его влияние могли бы сильно содействовать благоприятному исходу переговоров, начатых Дескердом — полководцем, которому Людовик XI вверил командование армией, расположенной на границе Бельгии.

Два хитрых лиса оказались в положении дуэлянтов, располагающих, по прихоти случая, до такой степени одинаковыми силами, что поединок не привел бы ни к чему. И вот, потому ли, что с этого утра здоровье Людовика XI еще ухудшилось, потому ли, что Корнелиус поспособствовал приезду во Францию Маргариты Бургундской, действительно прибывшей в Амбуаз в июле 1438 года, чтобы сочетаться браком с дофином, после обручения, совершенного в дворцовой часовне, — так или иначе, но король не наложил на своего казначея никакого взыскания, не возбудил против него никакого судебного дела; однако между ними установились отношения вооруженного мира. К счастью для ссудных дел мастера, в Туре распространился слух, что все кражи были совершены его сестрою и что она была тайно предана смерти Тристаном. Иначе, если бы стала известна правда, весь город взбунтовался бы и Дурной дом был бы разнесен раньше, чем подоспела бы защита от короля. Но если, по причинам, которые более или менее удовлетворительно объясняются вышеизложенными историческими обстоятельствами, Людовик XI впал в бездеятельность, то с Корнелиусом Хугворстом дело обстояло не так. Первые дни после того рокового утра королевский казначей провел в непрерывных заботах. Как хищный зверь в клетке, он ходил взад и вперед, вынюхивая золото по всем углам; он осматривал в доме все трещины, требовал своих сокровищ у деревьев сада, у фундамента, у кровли башенок, у земли и неба. Нередко целыми часами простаивал он, охватывая глазами все вокруг или устремляя взор в пространство. Пытаясь вызвать в себе чудодейственную силу экстаза и колдовское могущество, он надеялся разглядеть свои богатства сквозь пространство и все препятствия. Он постоянно был поглощен какой-то удручающей думой, его снедала жгучая алчность, но по временам еще больше терзала тоска при мысли о борьбе, которую он ведет с самим собою с тех пор, как его страсть к золоту обернулась против себя же: это было нечто вроде непрерывного самоубийства, в котором соединились муки жизни и смерти. Никогда еще порок не вступал в такую страшную схватку с самим собою; ибо скупец, неосторожно запершись в подземелье, где хранится его золото, чувствует, подобно Сарданапалу, наслаждение в том, чтобы умереть на лоне своего богатства. Но Корнелиус, одновременно и вор и обворованный, между которыми стояла тайна, владел и не владел своими сокровищами — небывалая мука, совершенно нелепая, но жестокая и безысходная. Иногда, уже впадая в некоторую забывчивость, он оставлял открытыми оконца в воротах, и тогда прохожие могли видеть этого уже изможденного человека стоящим посреди своего запущенного сада в полной неподвижности, вперив в любопытных нестерпимо сверкающий взгляд, от которого мороз подирал по коже. Если случайно Корнелиус появлялся на улицах Тура, можно было подумать, что это приезжий: он никогда не знал, где он, ходил как потерянный. Часто он спрашивал дорогу у прохожих, вообразив, что он в Генте, и вечно занят был поисками своих пропавших богатств. Мысль, самая живучая изо всех человеческих мыслей и с наибольшей полнотой материализованная, мысль, в которой человек отождествляет себя со своим порождением — с совершенно фиктивным существом, носящим имя Собственности, — этот демон непрестанно вонзал свои острые когти в его сердце. Затем, в самый разгар такой пытки, возникал страх, со всеми чувствами, которые ему сопутствуют. Ведь тайна, не известная ему самому, была в руках у двух человек. Людовик XI или Куактье могли подослать людей, чтобы выследить, куда он ходит во сне, и узнать, в какую неведомую пропасть бросал он свои богатства собственными руками, обагренными невинной кровью стольких жертв (все эти страхи не заглушали в нем угрызений совести). Не желая никому позволить, пока он жив, завладеть его сокровищем, неведомо где схороненным, он в первые же дни после постигшего его несчастия стал принимать самые строгие меры предосторожности, чтобы не уснуть; затем, пользуясь своими торговыми связями, он раздобыл сильнейшие противонаркотические средства. Его бдения были ужасны: он был одинок в своей борьбе с ночью, с тишиной, с угрызениями совести, со страхом, со всеми теми мыслями, которые человечество воплотило в столь яркие образы, инстинктивно подчиняясь, быть может, моральной истине, еще не подкрепленной ощутимыми доводами. В конце концов этот человек, столь могущественный, человек, у которого от занятий политическими и коммерческими делами очерствело сердце, этот безвестный в истории гений, изнемог от ужасной пытки, которую сам себе создал. Его одолели какие-то новые мысли, еще более мучительные, чем прежде, и, будучи уже не в состоянии совладать с ними, он перерезал себе горло бритвой. Его смерть почти совпала со смертью Людовика XI, так что Дурной дом был дочиста разграблен чернью. Некоторые старожилы Турени утверждали, что один откупщик, по имени Бонер, нашел клад ссудных дел мастера и, воспользовавшись своей находкой, начал возводить строения в Шенонсо чудесный дворец, который, несмотря на богатство нескольких королей и на пристрастие Дианы де Пуатье, а также ее соперницы Екатерины Медичи к произведениям зодчества, до сих пор остается незаконченным.