Книга Театр Шаббата - Филип Рот

— И как оно — танцевать в клубе?

— Это было… Ну, как сказать… мне нравилось. Я это делала из любопытства. Просто мне надо все в жизни попробовать.

— И как долго вы этим занимались?

— Не хочу об этом говорить. Я обычно так поступаю: выслушиваю все советы, потом поворачиваюсь, ухожу и делаю по-своему.

Он замолчал. Они просто ехали и молчали. В этой тишине, в этой темноте каждый вздох был важен и значителен, как будто на нем-то и держалась жизнь. Цель Шаббата была ясна вполне. У него стоял. Он ехал на автопилоте, возбужденный, ликующий, на свет своих собственных фар, как будто участвовал в факельном шествии, стремящемся в ночную звездную влагу, к вершине холма, где жрецы уже готовились к дикому языческому обряду поклонения деревянному колу. Форма одежды свободная.

— Эй, мы что, заблудились? — спросила она.

— Нет.

К тому времени, как доехали до середины склона, она уже не могла больше выносить собственного молчания. Ага, сработало!

— Я больше оттягивалась на частных вечеринках, если хотите знать. На холостяцких вечеринках. Около года. С моей девушкой. А потом вместе ходили за покупками и тратили все деньги. Девушки, которые этим занимаются, они ведь очень одиноки. Они обычно злые, потому что через многое прошли. Смотришь на них и говоришь себе: «О боже, я слишком молодая, надо рвать отсюда когти». Я это делала только из-за денег. И меня надули. Но это Нью-Йорк. В любом случае мне нужно было что-то новенькое. Хотелось уже заняться чем-то другим, работать с людьми. И природы мне очень не хватало. В Германии я росла в деревне, пока родители не развелись. Я скучаю по природе, по тихой, мирной жизни. Есть же еще что-то кроме денег. Вот я и приехала сюда.

— И как тебе здесь?

— Отлично. Люди оказались очень приветливые. Очень милые. Здесь я не чувствую себя чужой. Это хорошо. В Нью-Йорке куда ни пойдешь — норовят заклеить. Все время. Нью-йоркцы это любят. Скажешь им, чтобы отвалили, — отваливают. Я неплохо умею контролировать ситуацию. Главное, не показывать, что боишься, сразу дать понять: я тебя не боюсь. В Нью-Йорке люди часто ведут себя странно. Здесь — нет. Здесь я дома. Теперь мне нравится Америка. Я даже шью лоскутные покрывала, — хихикнула она. — Это я-то! Настоящая американка. Шью лоскутные покрывала.

— Как же ты научилась?

— По книжкам.

— Я люблю лоскутные покрывала. Я их коллекционирую, — сказал Шаббат. — Хотелось бы повидать тебя как-нибудь. Не продашь мне покрывало?

— Продать? — она расхохоталась от души, хрипло, как сорокалетняя пьяница. — Почему нет? Пожалуй, продам, Кантри. Твои деньги, хочешь — покупай.

И он тоже расхохотался. «Черт возьми, мы таки заблудились!» — он резко развернулся и через пятнадцать минут доставил ее к гастроному. Всю дорогу они оживленно болтали о том, что интересовало обоих. Как ни невероятно, пропасть была преодолена, мосты наведены, неприязнь ушла, обнаружилось сходство, наметилась встреча. Лоскутные покрывала! Это так по-американски.

«Спасибо, — сказала Дренка Кристе, когда старшим пришло время одеваться и ехать домой. — Спасибо, — повторила она, и голос ее слегка дрожал, — спасибо, спасибо, спасибо…» Она опять обняла Кристу и покачала ее, как ребенка. «Спасибо, спасибо». Криста нежно поцеловала груди Дренки. Ее маленький рот растянулся в теплой юной улыбке, она прижалась к Дренке и, широко раскрыв глаза, по-девчоночьи удивленно сказала: «Многим натуралкам это нравится».

Хотя Шаббат и устроил эту встречу и заплатил Дренке деньги, которые она потребовала, он начал чувствовать себя более-менее ненужным с той самой минуты, как Дренка постучала в дверь и он впустил ее в комнату на чердаке, куда сам пришел пораньше, думая, что, может быть, потребуется, даже после месяца тонкой дипломатии, продолжить переговоры. Эти усилия вовсе не показались бы ему чрезмерными, и он до сих пор не знал, насколько надежна Криста, — она еще не избавилась здесь, в Мадамаска-Фолс, от своей европейской подозрительности, и Шаббат что-то не замечал, чтобы у нее формировался более бескорыстный взгляд на мир. «Дренка, — произнес он, впуская ее в комнату, — это моя подруга Криста», и хотя до этого Дренка видела Кристу лишь однажды, через стекло витрины, прогуливаясь, по предложению Шаббата, мимо гастронома, она направилась прямо к Кристе, сидевшей на видавшем виды диване в обтягивающих драных джинсах и сиреневатой бархатной кофточке с блестками, которая так подходила к ее глазам. Опустившись на колени на голый деревянный пол, Дренка обхватила руками коротко стриженую голову Кристы и крепко поцеловала девушку в губы. Шаббат удивился, как проворно Дренка расстегнула кофточку и бюстгальтер Кристы. Его всегда поражала смелость Дренки. Он-то думал, что обеим потребуется разогрев — поболтать, пошутить под его присмотром, поговорить по душам, может быть, даже бросить заинтересованный взгляд на эти ее покрывала — чтобы почувствовать себя комфортно. А оказалось, что пятьсот долларов в сумочке придали Дренке храбрости, и она сумела «просто прийти и сделать это, как это делают шлюхи».

После Дренка не могла наговориться о Кристе. Пока Шаббат вез Дренку до места, где она оставила машину, она льнула к нему, целовала в бороду, норовила лизнуть в шею. Она, сорокавосьмилетняя женщина, была взволнована, как девочка, только что вернувшаяся домой из цирка. «Когда имеешь дело с лесбиянкой, есть ощущение любви. Она так хорошо знает, как нужно трогать женщину. А поцелуи! Как она знает женское тело, как умеет ласкать, целовать, гладить, дотрагиваться до сосков и сосать их, и она такая ласковая, любящая, она готова отдавать — прямо как мужчина, и от нее исходит такая эротическая вибрация, она меня так заводит! Мне кажется, она лучше, чем мужчины, знает, как обращаться с моим телом. Найти эту нужную кнопочку и трогать ее именно столько времени, сколько надо, чтобы я кончила. А когда она начала меня целовать — ну, помнишь, и стала спускаться все ниже и ниже, и сосать… Она надавливает языком именно так, как надо, и там, где надо… о, это так чудесно!»

Сидя на кровати в нескольких дюймах от них, следя за каждым движением, как студент-медик на операции, он тоже неплохо провел время, и однажды даже смог быть полезен, когда Криста, чей мускулистый язык утвердился между бедер Дренки, начала вслепую шарить по простыне в поисках вибратора. Чуть раньше она достала три вибратора из тумбочки у кровати, — все цвета слоновой кости, разной длины, от трех до шести дюймов, — и Шаббату удалось найти один, самый длинный, и вложить ей в руку, придав ему нужное направление. «Итак, я-то вам не нужен», — сказал он. «О нет! Это удивительно и так интересно — быть с женщиной, но… — сказала Дренка и солгала, как выяснилось позже, — я бы не стала с ней одна. Я бы не возбудилась. Мне нужен мужской пенис, мужское желание, оно меня подстегивает. Но тело молодой женщины так эротично, так красиво: мягкие линии, маленькие груди, то, как она сложена, ее запах, нежная кожа… А когда я целую ее и спускаюсь вниз, мне кажется, что у нас там тоже все красиво. У меня никогда не возникало такого чувства, когда я просто смотрелась в зеркало. На себя смотреть стыдно, а собственные половые органы неприятны. А тут я всё рассмотрела, и знаешь, хоть я и часть этой великой тайны, я все равно не могу ее постичь».