Книга Время московское - Алексей Фомин

Он еще раз попробовал мысленно вернуться в тот день, на котором и обрывалась его память. Он с Витькой Тараном в поезде. Обычный плацкартный вагон. Они занимали две верхние полки. На нижних — две немолодые тетки. На боковых — муж с женой лет по тридцати пяти. Они были постоянно заняты друг другом и с соседями практически не контачили. Бабки же, наоборот, словоохотливые, общительные. Всю дорогу подкармливали солдатиков — его с Витькой. Бабки как бабки. Вполне себе нормальные. У обеих — билеты до Питера. В Туле Таран вышел. Попрощались, как водится. Адресами, телефонами обменялись заранее. В Туле же в вагон вошел тот мужик. Занял Витькино место. Спустя полчаса после Тулы Сашка слез со своей полки и, прихватив с собой детективчик, отправился в тамбур — прошвырнуться. В тамбуре его догнал новый сосед.

— Меня зовут Роман Михайлович, — представился он. — Я, Саша, близкий друг и сослуживец вашего покойного отца, полковника Ракитина. Я даже бывал у вас дома в Беляеве. Вы, наверное, меня не помните, так как были тогда слишком юны, а вот ваша мама Елизавета Игоревна меня знает очень хорошо.

То, что этот человек знал его настоящую фамилию, заставило Сашку насторожиться. Незадолго до своей гибели его отец, полковник Ракитин, организовал переезд жены и сына в Питер, одновременно сменив им документы. На новом месте жительства Сашка почти сразу же, по настоятельному предложению отца, отправился в военкомат. Так московский студент Саша Ракитин превратился в питерского призывника Сашку Ремизова. Их-то с матерью отец сумел спасти от грозящей опасности, а вот сам не уберегся.

И вот появляется случайный человек и в один миг раскрывает всю Сашкину конспирацию. Конечно, он мог быть и другом отца, но мог быть и одним из отцовских врагов. Второе, кстати, менее вероятно, чем первое. Когда был жив полковник Ракитин, его жена и сын могли быть интересны для его врагов как средство шантажа и оказания давления на полковника. Но после его смерти кому они могли быть интересны? Тайн они никаких не знали и вряд ли могли представлять опасность для кого-либо. Мать недавно даже обсуждала с Сашей вопрос о возвращении в Москву и смене нынешней фамилии на их прежнюю. Опять же появится возможность в МАИ восстановиться…

Сашка попробовал «прощупать» незнакомца ментально. Кое-какие экстрасенсорные способности у него были, и отец в свое время пробовал даже с ним заниматься, но быстро охладел к этому занятию. Как он тогда заявил, способности Сашкины достаточно ограниченны, к тому же весьма специфичны. Сашка работал как приемник, то есть мог чувствовать, воспринимать чужое воздействие, но не действовать активно сам. Отцу тогда это было неинтересно, а может быть, не хотел втягивать мальчишку в опасные игры. За годы армейской службы эта легкая Сашкина сверхчувствительность развилась в некое подобие звериного чутья на опасность.

От Романа Михайловича опасностью не пахло. Он сразу же признался, что специально организовал эту встречу с Сашкой. Спросил, хочет ли он узнать правду о гибели отца, о его врагах, о деле, над которым работал полковник. Сашка утвердительно кивнул. Тогда Роман Михайлович спросил, хочет ли он отомстить за смерть отца? И вновь Сашка согласился.

— Что ж, — сказал тогда Роман Михайлович, — возвращайтесь на свое место как ни в чем не бывало. В Москве сойдете с поезда. На стоянке перед вокзалом — черный «Авенсис», номер восемьсот шестьдесят шесть. Я буду ждать вас там.

В Москве Сашка вышел на перрон, позвонил матери и сказал, что задержится на несколько дней у друзей. Выйдя на привокзальную площадь, сразу же заметил нужную машину. За рулем сидела молодая женщина, Роман Михайлович находился сзади. Сашка сел в машину, и они поехали. Не столько ехали, сколько торчали в пробках и заторах. Роман Михайлович принялся рассказывать. Как ни странно, но, о чем они говорили, Сашка помнит смутно. Приехали в какую-то промзону. Он хорошо запомнил, как въезжали на территорию завода «Микродвигатель». Прошли в какой-то офис. Странный такой офис, больше похожий на научную лабораторию. Потом обедали. Сашка вспомнил, что имя той женщины — Вера. После обеда беседа продолжилась, причем теперь это была уже не просто беседа, а скорее урок. Роман Михайлович его чему-то учил. Чему? Бог весть. Вообще, получалось так, что, начиная с того самого момента, как он сел в машину к Роману Михайловичу, Сашкина память начала давать сбои. Он помнил события, действия и не помнил разговоров, то есть своих и чужих слов, сказанных во время этих действий и между ними.

Потом они с Романом Михайловичем зачем-то ходили в церковь. Церковь находилась недалеко от офиса, прямо на территории завода. Что было в церкви, о чем они там говорили, он вспомнить не мог. Вспомнил только надгробную плиту над могилой героев Куликовской битвы Осляби и Пересвета. Поздним вечером Роман Михайлович и Вера уехали. Сашка ночевал в офисе. Он прекрасно помнит то чувство радостного ожидания, с которым он проснулся утром. В офисе вскоре появилась Вера, а сразу следом за ней — Роман Михайлович. Что было дальше? А вот этого-то он и не помнил. Дальнейшие его воспоминания начинались со встречи с Манефой-ключницей. С этого момента он помнил все. Абсолютно все, без каких-либо купюр и изъятий.

«Итак, — мысленно подытожил Сашка, — проблемы с памятью у меня начались с появлением этого самого Романа Михайловича. А с его исчезновением из моей жизни память восстановилась и функционирует вполне себе нормальненько. Получается, что это он заманил меня рассказами об отце, переделал мне внешность и засунул сюда в это… Шоу! Нет, не шоу. Параллельная реальность? Прошлое? Будущее? Бред! А что же тогда? А вот это-то мне и надо узнать. Недаром всплыла вновь история с последним делом моего отца. Его врагами, судя по всему, были весьма нехилые ребята. Иначе бы он не прятал нас с матерью. Как бы то ни было, поздравляю! Ты снова на войне, старший сержант Ремизов».

VII

Дни потекли один за другим, и каждый нес с собой что-то новое, в то же время кардинально ничего не меняя и не разъясняя в Сашкином нынешнем положении. Марья Ивановна таки добилась своего. К Вельяминовым начал ездить учитель — монах Симоновой обители Макарий. Теперь каждый новый день начинался для Сашки со школьной скамьи. Сашка попробовал было отлынивать, но матушка оставалась непреклонна — негоже Вельяминову оставаться неучем. Да и то сказать, чему, казалось бы, может научить человека с почти законченным высшим образованием простой монах? Оказалось, что может. Начали с простейшего — с азбуки. И здесь Сашка оказался вполне на уровне убогого Тимоши, то есть местной азбуки он не знал совершенно. Конечно, написание некоторых букв совпадало с современными русскими, но кроме славянских букв они писали еще и вязью, которую он всегда считал арабской, так что учиться читать и писать ему пришлось заново. Еще смешнее обстояло дело со счетом, вернее арифметикой. У них и цифры оказались незнакомые, вернее, не цифры, а те же самые буквы, только со значками, называемыми титлами, над ними. После успешного овладения учеником навыками чтения, письма и счета Макарий вознамерился учить его еще и геометрии, но тут несостоявшийся выпускник авиационного института встал на дыбы. Заявив, что геометрия воину не нужна, Сашка тут же доказал изумленному учителю теорему Пифагора. Мол, чего тут изучать, и так все ясно. Познания Макария в географии были весьма своеобразны и основывались главным образом на личном опыте. Старый византийский монах в молодые годы попутешествовал изрядно, но в основном из монастыря в монастырь. Он мог долго рассказывать байки об особенностях богослужения, монастырского устава и быта в том или ином монастыре, но практически ничего не знал об особенностях той или иной местности и жизни людей, ее населяющих. Урок истории начался с Адама, продолжить его Макарий норовил рассказом про Иафета, Хама и Сима, но Сашка и тут активно воспротивился подобной бездарной трате времени, вновь сославшись на свое воинское призвание и предназначение. Единственная полезная историческая информация, полученная им от Макария, — это ответ на вопрос: «Какой же нынче год?» Но от знания того, что сейчас 6883-й от Сотворения мира,[5]а следующий, 6884-й, год начнется 1-го марта, ему было ни тепло ни холодно. Привязать его к привычной «нашей эре» Сашка не смог ни сам, ни с помощью Макария. Когда Сашка у него спрашивал: «Сколько ж это получается от Рождества Христова?» — Макарий лишь потел, чесал лысину и с виноватым видом разводил руки в стороны. Такое создавалось впечатление, что он просто не понимает, о чем его Сашка спрашивает.