Книга Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

Фельдмаршал хохотнул трубным гласом и прищурился. Подзорной трубы не требовалось — его глаза могли разобрать на приличном расстоянии любую деталь, а вот письмо приходилось держать на вытянутой руке, а чтоб написать, требовалось даже надеть стекляшки на нос. Совсем не военный вид у него получался, чего Бурхард Миних не любил.

Тот год, 1737-й, Христофор Антонович отлично помнил — подошли к Очакову тогда 30 июня, потрепав турок в стычке под стенами. На следующий день сразились — бог войны Марс был на стороне русских. И он решил начать штурм крепости, не дожидаясь прибытия осадной артиллерии, что должна была привести суденышки флотилии по Днепру.

— Эх, молодость, молодость, — прошептал Миних и усмехнулся. Тогда ему было 54 года, зрелый муж, но с высоты своих нынешних 87 лет это была именно молодость.

Да и сейчас он не стар еще, а крепок и силен, как раньше, или даже еще сильнее — маркитантка вчера пластом лежала. Фельдмаршал усмехнулся еще раз — он мог позволить себе в походе такие шалости, благо царь ему не запрещал, вроде даже восхищался его любовными победами. А теперь нужна громкая виктория, но не как та…

Тогда, 3 июля, русские пошли брать крепость. Бой получился кровопролитным и жестоким. Атака с ходу привела к тому, что как всегда не вовремя кончились боеприпасы, подвезти новые забыли. И хотя удалось завалить ров и взобраться на стены, на этом штурм застопорился, и сами турки перешли в контратаку. Его до сих пор терзал стыд — тогда он впал в панику, бросил шпагу и закричал: «Все пропало!»

Судьба тут же посмеялась над ним еще раз — в крепости взорвался пороховой погреб, и тут уж турки пришли в смятение. Русские же воспарили духом и снова ринулись на стены. Выручили казаки — воспользовавшись паникой гарнизона, они со стороны моря внезапно атаковали и ворвались в город. Тут не выдержали нервы у сераскира — коменданта крепости, — он запросил перемирия.

Сам Миних тогда грозно затопал ногами и свирепо пригрозил, что если турки немедленно не капитулируют, то их всех вырежут. Ногами-то топал, кричал в ярости, свирепо вращал глазами и брызгал слюной, но себя не обманешь — тогда он до дрожи боялся продолжения баталии.

Это ли, или пожар, что захлестнул город, но турки немедленно сдались — из двадцати тысяч их едва осталась треть. А Бурхард испытал чудовищное облегчение…

Прошла пара лет, и то, что не смогли турки, пытавшиеся отбить город, сделала чума, опустошившая гарнизон. Пришлось тогда бросить эту завоеванную на шпагу твердыню. Вот и сейчас история повторяется, он снова под Очаковом, только подошел на неделю раньше, укрепления те же, турок опять двадцать тысяч, да еще корабли стоят в Днепровском лимане, снова преграждая выход из реки многочисленным русским суденышкам.

Но осадные жерла уже на позициях, бомб в достатке, имеется и «греческий огонь», что испепелит крепость, если будет нужда. И на русских кораблях найдется, чем османов удивить — фельдмаршал до сих пор, как ребенок, восхищался изобретательностью своего царственного молодого друга.

Подводить его он был не намерен, как и себя — никто за язык не тянул, когда он клятвенно пообещал, что возьмет Очаков на шпагу раньше, чем в прошлый раз. Осталось только сдержать данное царю слово…

— Открывайте огонь из всех орудий. Не прекращать бомбардировку и ночью. Чтоб через три дня они сами сбежали из города! Мы им устроим Содом с Гоморрой — навек запомнят!

Отдав приказ щуплому, но знающему генералу, командующему артиллерией, Миних уселся за столик — война войной, а обед должен быть по расписанию, как любит говаривать благодетель Петр Федорович, его величество, самодержец Всероссийский…

Юконский острог

— Леха! Ты мне уже всю душу вытянул! Не хитри со мной, брат! Что за пазухой прячешь?! Не юли!

— Игнат письмецо одно мне сунул в тайне глубокой. А ему одна особа, тебе дюже знакомая, его написала. Даже не ведаю, кто такая? И смелая — не побоялась печать с государственным гербом прицепить. И грамотку к ней приложила серьезную, о том, что вы, милостивый государь Григорий Григорьевич, назначены волею императора Всероссийского губернатором Аляски и других заокеанских земель, кои под державу Российскую подведете. Ты охолонь, братец! Вот письмецо!

Алехан отскочил от вытянутых лап Григория, что в ярости чуть не накинулся на него. Сунул руку за пазуху, вытащил толстый сверток бумаги, завернутый в кожу, протянул брату и шагнул к открытой двери:

— Ты уж один почитай письмецо, Гриша. А указ государев мы в крепости оставили — там он должен лежать, сюда не стал везти, боязно. Бумага-то важная. Посиди один, а я тут по острогу пройдусь, посмотрю, что к чему. Да и людишек своих проверю…

Алексей Орлов стоял у навеса, молча крутил в могучих руках тяжелую форму для литья пуль. Даже кузница имелась в остроге, пусть неказистая, но зато свинец и железо — в достатке.

Но кузнец, как и священник, сейчас отсутствовал: почти все мужское население в два десятка человек трудилось на прииске — мыло столь нужное золото. Еще полдюжины — караульные, брат Григорий да немощный, что жестоко в ледяной воде настоялся, находились в острожке. И баб с детишками, туземцев местных, душ сорок — вот и все население.

Русских только полтора десятка — гвардейцев бывших да их дворовых мужиков, что верно за господами за тридевять земель отправились.

— Любуешься, брат? Так мы сами тут пули льем к нашим фузеям. Хорошие штуки государь придумал — на триста шагов точно бьют…

— Ты из новых винтовальных ружей постреляй, чудо прямо-таки! Царская задумка! Я тебе два десятка привез, да капсюлей ящичек, да мешок пуль — надолго хватит.

— Чудо, говоришь? — Григорий скептически хмыкнул.

— Не лыбся, брат. Сия винтовка стоит того, чтоб чистым золотом по весу за нее брать!

— Тогда проверим прямо сейчас. Два выстрела дать уже нужно — пора вечерять, хватит золото мыть. И где твоя фузея?

— Кузьма! — Алехан повернулся к стоящему поодаль казаку, своему порученцу и помощнику. — Принеси новую фузею, ту, что брату моему отобрана, да барабан с патронами поставь.

Казак кивнул, и не прошло минуты, как Григорий крутил в руках странноватую фузею. Что к чему он сразу разобрался, тем паче раньше доводилось смотреть на туринскую барабанную фузею. Хорошая штука, только после каждого выстрела нужно крутить барабан, подставляя зарядную камору, да в замок порох подсыпать для нового выстрела. Но тут было иное — калибр намного меньше, мизинец не пролезет, замок вверху отсутствовал, зато каждая камора была сквозная, и в нее вставлялся латунный длинный цилиндр.

Григорий быстро сообразил, что это ружейный патрон, только не бумажный. С одной стороны виден кончик вытянутой пули, а с другой имелся тонкий чуть выступающий шпенек.

— Здесь порох подсыпать не надо, — объяснил Алехан, поймав вопросительный взгляд брата. — Боек бьет по шпеньку, то есть капсюлю. А в том «гремучий камень», что от удара загорается и порох поджигает.