Книга Что необходимо знать о Михаиле Булгакове - Дмитрий Евгеньевич Галковский

Дмитровке: …он, видимо, возвращался после ночных похождений. Тогда еще не вывелись извозчики, и он ехал в открытом экипаже на дутиках — то есть на дутых резиновых шинах, — модно одетый молодой человек, жгучий брюнет с косым пробором, со следами бессонной ночи на красивом добродушном лице, со скользящей мечтательной улыбкой и слипающимися счастливыми глазами.

Кажется, он спросонья мурлыкал про себя что-то из своих любимых опер, а к пуговице его пиджака был привязан на длинной нитке красный воздушный шарик, сопровождавший его как ангел-хранитель и ярко блестевший на утреннем московском солнышке. Меня он не заметил».

ЧТО ДОСТАТОЧНО ЗНАТЬ ОБ ИЛЬФЕ И ПЕТРОВЕ — 2.

IV

Теперь об Эльфе Ильфе. «Илья» «Арнольдович» «Ильф» родился в Одессе в том же году, что и Катаев. Закончил он не гимназию, а техническое училище.

Для Петрова это был человек другого поколения, поколения брата. Он считал Ильфа настоящим писателем и в период начала знакомства относился к нему с большим пиететом:

«Я испытывал по отношению к нему чувство огромного уважения, а иногда даже восхищения. Я был моложе его на пять лет, и, хотя он был очень застенчив, писал мало и никогда не показывал написанного, я готов был признать его своим метром. Его литературный вкус казался мне в то время безукоризненным, а смелость его мнений приводила меня в восторг».

Действительно их талант несопоставим. Ильф профессиональный литератор: неплохой повествователь и средней руки фельетонист (разумеется, по советским, а не французским меркам). Кроме того, лично Ильф был остроумным человеком. Петров пожалуй тоже, как собственно и все «гудошники», но у того это была просто смешливость и умение рассказать уместный анекдот. А молчаливый Ильф был мастером кратких саркастических характеристик, что свидетельствует о недюжинном филологическом таланте.

Архива Петрова особо и не было, от Ильфа остались записные книжки 1925–1937 гг. Их литературное значение неимоверно раздуто еврейской националистической пропагандой («уникальные гены»). Фактически это обычные заметки для памяти, но время от времени там попадаются отличные бон мо и характеристики.

Например: «Это были гордые дети маленьких ответственных работников» — абсолютно исчерпывающая характеристика многочисленных «Геек», «Элек» и «Гулек» 20-30-х, детей Бухариных, Зиновьевых и номенлатуры на класс-два ниже. «Геек» потом убили или пропустили через систему советских лагерей и прилагерных поселков. Вероятно, сын Шарикова и машинистки тоже был бы в детстве не по уму гордым: ни на чем не основанный социальный снобизм («Мой папа собака») — фирменный знак самоубийственной советской идеологии.

К таким «бон мо» относятся «Страна непуганых идиотов. Надо пугнуть» (передразнивается дореволюционная книга Пришвина «В краю непуганых птиц»). Или «Бога нет. Хорошо, а сыр есть?» (в советской интерпретации из басни «Ворона и сыр» убрали упоминание Бога).

Следует заметить, что все эти высказывания есть следствия желчного темперамента, свойственного туберкулёзникам. Ильф был безоговорочно на стороне советской власти (по расовым соображениям) и никогда не вступал в какие-либо конфликты с представителями советской культуры. В последние годы жизни он работал штатным сотрудником «Правды» и этим всё сказано.

По своим жизненным интересам Ильф был подросток-эрудит. Больше всего его интересовала история войн и военной техники. Такой тип людей богато представлен на современных форумах, посвящённых стрелковому оружию или военно-морскому флоту. Художественная литература его интересовала фрагментарно, театром и музыкой он не увлекался. В начале 30-х он открыл для себя фотоаппарат и по критериям того времени оказался неплохим фотографом.

«Записные книжки» единственный весомый аргумент в пользу авторства «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». Там встречаются фамилии персонажей романов, краткие описания некоторых ситуаций.

При этом бросается в глаза, что подобное упоминание приходится в подавляющем большинстве случаев на время работы над романами, тогда как записные книжки писателей обычно являются информационным банком, из которого черпаются прошлые литературные находки вне зависимости от времени их возникновения.

Таких фрагментов в «Записных книжках» мало (где-то две странички на несколько сотен), хотя по объёму «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» это половина из того, что написал Ильф и 95 % по качеству.

В подобных записях нет пометок «вставить в книгу» и т. д. Вообще нет каких-то упоминаний о романах.

Можно предположить, что «двенадцатистульные» и «золототелячьи» фразы в записных книжках это записи сторонних разговоров, прежде всего — самого Булгакова. Ведь в книжках Ильфа нигде не говорится, что всё написанное придумано автором. Что естественно — в записные книжки часто записывают услышанное и прочитанное.

В сущности, мы не можем атрибутировать даже фразы, перечисленные выше. Весьма вероятно, что Ильф их просто услышал. В ряде случаев в записях Ильфа прямо указывается автор (например, Лесков), но современников он по понятным соображениям избегает именовать не только при цитировании, но даже давая характеристики.

Полагаю, однако, что подобное предположение может объяснить наличие «двенадцатистульных» фрагментов лишь частично. На вопрос, почему они появились в записных книжках, я постараюсь ответить в следующем посте. (Сразу оговорюсь, что конспирологической версии о том, что Ильф специально вписал фрагменты для алиби, не будет.)

V

В связи с этим возникает другой вопрос. А почему, в сущности, нам нужно что-то объяснять? Не проще ли предположить, что Ильф действительно был автором «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка». В чём проблема? Сомнения есть. Ладно. Но есть и опровержение — упоминания в записных книжках. Откуда этот обвинительный уклон?

Проблема в том, что всё, что я написал выше, это ерунда и шелуха. Главное это то, что тексты романов и тексты других произведений тандема разнятся КАТАСТРОФИЧЕСКИ. Это и есть необходимое (и достаточное) доказательство для понимающего человека. Больше ничего не нужно.

Возьмите «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска», написанные тандемом в промежутке между «Двенадцатью стульями» и «Золотым теленком».

Там есть история, посвящённая Васисуалию Лоханкину (редкий случай, когда имя персонажа романа используется в другом тексте.)

Сюжет рассказа таков. В городе Колоколамске идет сильный дождь. Гробовщик Лоханкин говорит, что это начало всемирного потопа и советская Москва уже утонула. Обыватели Колоколамска строят ковчег, используя картинку в Библии, но тут дождь кончается.

Самый идиотский сюжет можно красиво описать. Описано у авторов всё криво,