Книга Сперанский 4. Коалиция - Денис Старый

Вы решили подвергнуть честное слово моего императора сомнению?

Какой же он урод! Божечки… Квинтэссенция уродства. И пусть в Европе уродски вытянутый подбородок — даже признак знатности, так как женились со своими родственниками, плодя всякое физиологическое безобразие, я не мог смотреть без брезгливости на этого человека. Нос… Вот бы канцлера Тугута показать русскому императору, чтобы Павел Петрович перестал акцентировать внимание на своём носу. Это был нос, как у Бабы Яги в советских фильмах, той, что гениально играл актёр Милляр.

— Ваше Сиятельство, прошу простить меня, но не могли бы вы прояснить ситуацию? — спросил я, стараясь скрыть свою брезгливость и нарастающую злость.

— Светлость, называйте меня «ваша светлость»! — прошипел австрийский канцлер. — Кто вы такой вообще? И по какому праву требуете с генерала фон Меласа доставку продовольствия и фуража?

— Ваше Сиятельство… — намерено ошибся я в титуловании.

— Светлость, Я — Светлость! — прокричал канцлер.

«Какая ты светлость, сын лодочника! И сиятельством сложно такого называть,» — подумал я, но не стал усугублять.

— Ваша Светлость, я лишь исполняю возложенные на меня обязательства и пытаюсь координировать действия с союзниками, то есть с вами. Уже как месяц русские войска пребывают в Австрии, при этом солдат кормят лишь тем, что привезли с собой из России. Полковые деньги тратятся на закупки продовольствия у обывателей, чтобы только не голодали солдаты, — я старался говорить ровно и уверенно, пусть это было и сложно.

Тугут был своего рода австрийским Безбородко, но с рядом существенных отличий. Во-первых, происхождение Фраца фон Тугута весьма туманное, хотя в Вене и стар и млад утверждали, что нынешний канцлер Габсбургов, действительно, являлся сыном лодочника. Во-вторых, этот урод вёл себя надменно и слишком горделиво, чего ему в обществе не прощали, но терпели, так как сперва мальчик по какой-то причине был обласкан австрийской императрицей Марией Терезией, а после весьма лихо взбирался по служебной лестнице и съедал каждого, кто становился ему преградой. Зачем с таким связываться? В-третьих, Безбородко, конечно, влиятельный человек в России, может, и самый влиятельный, но после императора. А вот Тугут, как кажется, имел даже больше власти, чем аморфный император Франц.

И тогда возникает вопрос: а что он может сделать мне? Как бы не хотелось кичиться, что я неуязвим для этого «длинноподбородкового» напыщенного индюка, это не так. Как разменную моменту в политических играх, меня сметут только за внеплановое льстивое письмо от императора Франца к императору Павлу. Так что нужно быть аккуратным. Но и помнить, что это письмо от Габсбурга тоже стоит немалого, и его добыть ещё нужно.

Меж тем я продолжал говорить очевидные вещи. И мне казалось, что мои слова не особо интересны канцлеру. Всё же главная причина разговора в чём-то ином. Какая-то интрига венского двора?

— Русские войска не смогут идти в бой, если не будет припасов, Ваша Светлость. И видит Бог, как я не хочу, чтобы планы по разгрому революционной Франции не осуществились, — сказал я, состроив скорбящее лицо.

Тугут смерил меня высокомерным взглядом, ухмыльнулся каким-то своим мыслям и сказал:

— Те войсковые нормы, что вы дали, они неисполнимы. Но деньги выделены, и частью продовольствие подготовлено, завтра оно начнёт поступать в ваши войска. Это случилось бы и без вашего запугивания фельдмаршал-лейтенанта фон Меласа бумагами с подписью императора Павла, но… — мерзкая ухмылка ширилась и заполняла уродское лицо канцлера, отчего мне почему-то хотелось его назвать «похотливым квазимордой».

Пауза затягивалась, но протокол общения с почти что первым лицом государства и так был попран вчистую, так чего же ещё больше топтаться на приличествующем этикете? Фон Тугут сам должен продолжить разговор.

— Вы не хотите узнать условия, по которым Суворов, да и ваш император, узнает, что именно вы способствовали началу снабжения русской армии? Что вы пробились ко мне на приём и смело сказали про злоупотребления, которые были допущены, и как я быстро стал решать проблему, кое-что закупая у вашего Военторга? — после долгой паузы разразился словоблудием канцлер.

Вот же скотина! Он и разговор выстроил так, что я оказываюсь в догоняющих и подготовиться к встрече не успел. Откуда он знает, что я имею долю в Военторге? На самом деле, об этом не так и много людей осведомлено, и все они либо в близких отношениях со мной, либо… При дворе Павла Петровича, скорее всего, течёт, и австрийцы имеют связи в русском обществе, ну, или банальных шпионов.

И так ведь заманчиво предлагает. И закупки у Военторга, что уже большую часть затрат, что произвёл Захар Ложкарь, отобьёт, очень манят. Если распродаться, то это даст оборотный капитал для дальнейшей деятельности уже на месте. А ещё как могу возвыситься, что смог решить, считай, нерешаемую проблему интендантства. От такого предложения наверняка отказались бы либо больные на голову люди, либо… я. Хотя я же не выслушал, что именно должен сделать.

— Ваша Светлость, какое же выгодное предложение. Я счастлив, что имею честь разговаривать с таким умным человеком, который умеет находить во всём взаимовыгодное. Да, я сегодня же отпишусь государю, нет, сделаю это завтра с первыми телегами с провиантом и фуражом, что прибудут в русскую армию. И особо выделю, что только вашими молитвами, сразу после нашей встречи, поставки начались, — я решил несколько уточнить условия, стараясь сузить манёвр для Тугута, отсекая наиболее гнусные требования со стороны канцлера.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся он.

Теперь Тугут более всего напоминает детище доктора Франкенштейна, швов только не хватает, хотя и без них он чудовище, порождённое австрийской бюрократией и неведомыми родителями.

— Ваша Светлость, могу ли я ваш смех принять за согласие? — спросил я.

— На меня не действует вот это всё ваше про мудрейшего да праведного. Я долгое время провёл в переговорах с османами, мастерами лести и угодливости, уж простите, но русские в этом туркам сильно уступают, — сказал Тугут, становясь серьёзным. — Не думаете же вы, что наша возможная сделка может быть столь справедливой для вас? Мы не равны и никогда ровней не будем.

«Куда мне до сына лодочника,» — подумал я

— Условия такие… — начал говорить Тугут.

Как же здесь банально вербуют! Поманили сомнительным зачерствелым пряником, даже не рассказали, куда спрятали плеть, и всё, я должен посыпаться. Или всё-таки ещё одно дно у этого чемодана? А предлагалось мне стать агентом влияния… австрийского влияния при Суворове, ну, и отправить в письмах императору то, что мне