Книга Приснись - Юлия Александровна Лавряшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сегодня я подарю им вечер, сотканный из вальсовых переливов и ароматов юности, оживающих в памяти. Если они даже слегка захмелеют, не страшно! Опьянение иллюзиями и воспоминаниями самое приятное.
* * *
Офигеть можно, Коновалов все еще живет в том же доме!
Я не особо надеялся найти его, когда приехал в Бибирево. Был уверен, что вообще не узнаю район, ведь мне было семь лет, когда батя увез меня отсюда. Как оказалось, не навсегда: вот принес меня черт! И я же узнал этот проклятый двор, где видел маму в последний раз. Даже то, что деревья подросли, его особо не изменило.
И подъезд сразу вспомнил: уже тогда рядом на стене красовалось граффити, изображающее какого-то урода, похоже, Коновалова. Охренеть можно — оно никуда не делось! Четверть века прошло, а здесь все точно законсервировалось. Каким я вырос бы тут? Кем стал мой брат?
Время я выбрал сознательно — поздний вечер. В такой час Коновалов должен вернуться с работы, чем бы он сейчас ни занимался. Но вряд ли он уже улегся спать, так что есть шанс дозвониться. Хотя, направляясь к знакомому подъезду, я был почти уверен, что отчим уже съехал отсюда. Кто остается в квартире, полной мучительных воспоминаний?
Он остался.
Даже не спросил: «Кто?», открыл дверь сразу, но меня, конечно, не узнал. А я его — мгновенно. Мне показалось, на нем были все те же треники и черная футболка… Хотя, понятно, он постарел, усох, черты заострились и все такое. Но это была его длинная физиономия с непропорционально коротким носом и неприязненным взглядом из-под нависших бровей. Так выглядит маньяк-убийца в дешевом фильме, его считываешь с первого взгляда.
— Что нужно? — буркнул он, почти не разжимая губ.
Я произнес то, с чего планировал начать:
— Ваш сын дома?
Ожидалось, что он обернется и гаркнет в полумрак невидимой части квартиры:
— Ванька (Пашка, Сережка), тут к тебе!
Мне ведь хотелось повидать брата, с Коноваловым говорить было не о чем. Я увел бы Ваньку (Пашку, Сережку) во двор, мы уселись бы в проржавевшей беседке и попытались бы найти что-то общее.
Но этого не случилось.
— Какой сын? — Коновалов разве что не сплюнул. — Нет у меня никакого сына.
Это было неожиданно.
— Нету? — переспросил я так растерянно, что он внезапно смягчился.
— А ты откуда? По мобилизации, что ли?
— Ну да, — ухватился я и для вида полез в телефон. — Вот ваш адрес. Коновалов… Родился восемнадцатого февраля девяносто девятого года. Вот с именем какая-то путаница.
Я замер, глядя на него почти умоляюще, но Коновалов смотрел куда-то сквозь меня. Ему хоть иногда видится мама, с которой он даже не поехал в роддом?
— Андрей Анатольевич, — наконец произнес он. — Так вот. Только он никогда тут не жил.
У меня вскипело в голове:
— В смысле?!
— Ищите сами.
Он попытался закрыть дверь, но моя нога уже оказалась между нею и порогом. Его лицо на миг исказилось ужасом, кажется, до него дошло, что я не тот, кем назвался. Коновалов попытался поднажать, но я с яростью толкнул дверь обеими руками, и он отлетел вглубь коридора. Шагнув внутрь, я быстро закрыл за собой дверь: свидетели мне ни к чему.
Попятившись, Коновалов принялся делать руками какие-то странные движения, видно, пытался нащупать — чем бы меня огреть. А я наступал на него…
— Какого хрена? — произнес я тихо, но так, чтобы он расслышал. — Куда ты дел своего сына?
— Да не было у меня никакого сына! Не забирал я его. Мать его умерла при родах… А мне одному как с мальцом? Вообще нереально…
У меня аж свело живот:
— Ты бросил его в роддоме?
Коновалов уперся спиной в стену:
— Ну как бросил? Все по закону. Подписал все что надо. Его, поди, сразу усыновили, малышей же хорошо разбирают. Я поспрашивал… А ты вообще кто такой? Не из военкомата же, так?
Он все еще не узнавал меня, хотя я по фотографиям видел, что похож на маму, как брат-близнец. Ей тоже было тридцать, когда она умерла… Как этот ублюдок смеет не узнавать меня?!
В ушах шумело — так хотелось вмазать ему. Но я заранее договорился с собой, что не сделаю этого: позднее Коновалов все же может сообразить, кто я такой, и стукнуть в полицию. А мне эти приключения ни к чему… Тут уж или убивать его, не оставляя улик, или не трогать вообще.
Я повернулся и направился к выходу, оставив его спутанным сомнениями. Пусть терзается, скотина! Это ж надо, бросил своего ребенка в роддоме… Моего брата.
У меня так тряслись руки и подкашивались колени, что возле подъезда я так и рухнул на узкую скамейку. Хорошо, она оказалась пуста… Вот уж не думал, что встреча с этим уродом отнимет столько сил! Может, все же стоило врезать ему, самому полегчало бы…
Чтобы успокоиться, я попытался думать о маме, но сердце заколотилось еще сильнее. Знала бы она, что малыша, которому она в прямом смысле отдала жизнь, бросят на произвол судьбы… Черт! И я за столько лет не удосужился узнать о нем. У меня аж горло свело, так захотелось зарычать от ярости на весь двор.
Неожиданно мои мысли переметнулись к Жене… Хотя какое отношение она имеет к моей жизни? Да ведь она даже не существует на самом деле! Смешная девчонка из дурацких снов. Едва заметно подергивает подбородком, когда играет на гитаре, не поймешь — то ли расхохочется сейчас, то ли заплачет… Смотрит на этих нелепых стариканов, которые сучат ножками, изображая вальс, с таким выражением, точно любит их всех как родных. Разве такое возможно на самом деле?
Это было в сегодняшнем сне, и, открыв глаза, я все еще слышал музыку, которую она играла. Знакомое что-то…
Вот же фигня какая! Меня сразу отпустило, как только я представил ее. Думаю, все дело в том, что эта дурашка как советский мультик — вечно на позитиве. От того и я начинаю улыбаться, думая о ней. Человек-иллюзия. Не фантазия, нет! О такой, как она, я точно не стал бы фантазировать…
Забавно, если она снится мне потому, что я встречал ее в реальности. На какой-то улице, в супермаркете, где еще можно встретить такую? В метро я не езжу. Вот там наверняка полно таких толстых девах в бомберах… Зрелище не для слабонервных.
А я, похоже,
