Книга И отрет Бог всякую слезу - Николай Петрович Гаврилов

может быть, еще поезда ходят… Мама! Решайся! Другой такой возможности больше не будет.

— Нет. Мы будем ждать его здесь, — плакала мать.

Пришлось начинать все заново. Вскоре в комнату вновь постучался Семён Михайлович, сказал, что машина уже пришла и что ждать она не может.

— Мама! Всего один день! Если вы не уедете сейчас, мы не выберемся отсюда никогда. Может быть, папа ранен, может он не сможет идти пешком. А в следующую машину мы все не уместимся. Правда, Семен Михайлович…?! — повернулся к нему Саша.

Старик ничего не понял, но на всякий случай кивнул головой. И мама сдалась. В следующую минуту в комнате начались лихорадочные сборы. Полетели на пол ящики буфета. Саша торопливо одевал Иришку. Им маленьким хорошо, плыви как вода, куда направят взрослые. Главным было не дать опомнится маме. Пока они суетливо собирались, Семен Михайлович спустился во двор, — разговаривать с сопровождавшим грузовик военным.

— У меня документация. Речь шла только о вас, — орал вылезший из кабины задерганный военный, смотря на наручные часы. Семен Михайлович ему что-то объяснял. Кончилось тем, что военный в сильнейшем раздражении махнул рукой; мол «делайте, что хотите», и полез обратно в кабину. В кузове, на опечатанных ящиках, взгромоздив на колени чемоданы, уже сидело несколько человек. Одна женщина ехала с маленькой девочкой, ровесницей Ирины. Не давая никому придти в себя, Саша почти бегом подвел маму с сестрой к грузовику, подсадил мать на борт и быстро передал ей в руки Иришку. В следующий момент машина тронулась, навсегда оставляя в его памяти растерянные лица родных.

— Всего один день! Я обязательно найду папу. Ждите нас, — кричал Саша, побежав рядом с грузовиком. Затем машина вырулила из двора и, набирая скорость, скрылась за изгибом улицы. В тот момент Саша еще искренне верил в свои обещания.

Он не знал, да и откуда ему было знать, что сразу за Минском медленно едущий в толпе грузовик обстреляют немецкие самолеты, и водитель с простреленной головой повиснет на руле; что под Червенем дорогу перережут какие-то красноармейцы, странные красноармейцы, в новеньких гимнастерках и коротких немецких сапогах, говорящие по-русски с сильным акцентом; что военный, узнав о них, повернет машину в лес, где сожжет ее вместе документами, сам останется в лесу, а мама, Ириша и остальные пассажиры пойдут обратно в Минск.

Он не знал, что пройдет три дня, прежде чем они пробредут с детьми сорок километров до окружной дороги, но в Минск не пойдут, в Минске уже будут немцы. Минск опять будет гореть. Остальные попутчики разбредутся по ближайшим деревням, а мама с Иришкой, и вторая женщина с дочкой повернут на Ждановичи, к бабушке, маминой маме.

Всего этого Саша, конечно, не знал. Война скомкала, перетрясла, перетасовала судьбы людей, как колоду карт. Каждый следующий день, каждый следующий час таил в себе неведомое, и не надо было давать никаких обещаний, потому что это лишь слова, над которыми у человека нет власти; и да будет только «да» или «нет», а что сверх того, то от лукавого.

VIII

В ночь на двадцать шестое июня немцы высадили десант в районе Острошицкого городка. Десантники тут же захватили поле, пригодное для посадки самолетов. На этой площадке с самого утра, с интервалом десять-пятнадцать минут, началась высадка пехоты, тяжелого вооружения и легких танков. Вечером немецкие штурмовые отряды захватили станцию Смолевичи, перерезав Московское шоссе и прервав поток беженцев. Утром двадцать седьмого июня ими было перекрыто движение по Могилевскому шоссе в районе деревни Малое Стиклево.

Никто не понимал, да и потом не поймет, что творилось в эти дни в городе. К двадцать шестому в Минске не осталось ни одного руководителя высшего и среднего звена. Они уезжали тайно, а простых беженцев разворачивали назад заград. отряды, убеждая их не поддаваться панике и спокойно возвращаться в свои дома. Возле деревни Тростянец, какой-то низенький, усатый полковник, багровея, кричал, преграждая поток беженцев цепочкой солдат:

— Возвращайтесь в город. Минск никогда не сдадим. Вы слышите, — никогда!

А в это самое время в тихих переулках Опанского; держа автоматы на изготовке, уже передвигались немецкие солдаты штурмовых отрядов в серо-зеленых касках. Никто не понимал, что твориться в городе, каждый отдельный эпизод походил на мазок кисти на картине с очень близкого расстояния. Надо было отойти, собрать взглядом все мазки, чтобы увидеть полотно катастрофы целиком.

У Саши в поисках отца имелась только одна ниточка.

Как-то давно они заезжали к его товарищу, работавшему с ним в одном цеху. Сложность заключалась в том, что Саша не помнил его фамилии и адреса. Помнил только, что мужчина живет где-то в частном секторе в районе Татарских огородов, смутно вспоминался дом с белыми наличниками, и овчарка на цепи во дворе. Надо было обогнуть безлюдный парк с Комсомольским озером, и идти через всю Веселовку к Татарским огородам, в надежде, что память сама подскажет, куда ему идти дальше.

В переулках частного сектора суеты и паники чувствовалось гораздо меньше. Саша долго бродил по пустым улочкам, спрашивая изредка появляющихся за заборами людей о дяде Мише, или дяде Грише, работающим мастером на Кировском заводе. Люди пожимали плечами. Возле одного дома мужики выгружали с телеги товары из разграбленного магазина; по доскам они скатывали на землю бочку с растительным маслом, причем вид у них был самый довольный.

— Иди отсюда, парень, — коротко сказал один из мужиков, когда Саша обратился к ним с вопросом.

Только ближе к вечеру Саша нашел нужный ему дом. После длительных расспросов; «к кому», да «зачем», калитка открылась, и какая-то женщина провела его до крыльца мимо хрипящей от лая овчарки, но в дом не пригласила. Через минуту на крыльцо вышел тот самый дядя Миша.

— Говорят, всех коммунистов будут расстреливать, — словно извиняясь, сказал он, и Саша понял, что он тоже коммунист, и что он до смерти испуган.

Дядя Миша знал немногое. Когда началась бомбежка, все рабочие их цеха спрятались в подвале, заранее подготовленном под бомбоубежище. Но отца среди них не было, в составе отряда народной дружины он с самого утра ушел в город помогать раненым, и больше о них никто ничего не слышал. Может, они все погибли, заваленные осколками какого-нибудь здания, может, ушли вместе с отступающими войсками, а может, до сих пор патрулируют улицы. Можно, конечно, попробовать найти секретаря парторганизации, если он еще в городе, взять у него списки отряда, и пройтись по их адресам, но он, дядя Миша, помогать Саше сейчас не сможет. Ему надо