Книга Навстречу гибели - Аяна Грей

Она стоит перед колодцем, по-прежнему держа мой кувшин в руках, а свой на голове. Воин подходит к ней, натужно улыбаясь и сверкая белыми зубами. Он напоминает мне гиену, которая выслеживает добычу.

– Господин. – Мне не разглядеть маминого лица, но ее поза меняется. Голову прямо, плечи назад. Она не отступает, когда воин останавливается перед ней, и по тому, как он хмурится все сильнее, я понимаю, что ему это не нравится. – Какая-то проблема? – спокойным голосом спрашивает мама.

Воин выпрямляется во весь рост и отвечает, глядя на маму сверху вниз:

– Дараджам теперь запрещается пользоваться центральными городскими колодцами. Тебе придется брать воду где-то еще.

Я вскакиваю на ноги. Предчувствие беды перерастает в неприкрытую тревогу. Она пульсирует внутри, и я слышу, как пульс отдается в ушах. Никто не произносит ни слова. Уверена, Узома, Некеса и Чакойя по-прежнему сидят, склонившись над доской для оварэ, но на них я не смотрю. Я все еще не могу разглядеть мамино лицо, но слышу страх в ее голосе.

– Это… я никогда не слышала такого правила. – Ее голос дрожит.

– Кухани ввел его вчера вечером, – сообщает воин. – Если вашему отродью нужна вода, идите к колодцам на западной границе.

Мое лицо кривится. В западной Лкоссе находится район Чафу, место несимпатичное и небезопасное. И идти от дома намного дальше. Отправлять дарадж за водой туда – это настоящее наказание.

– Я… я… – Мама запинается. – Но это…

– Шевелись, – грубо произносит воин. Он больше не улыбается, его глаза мрачно сверкают. – Если не хочешь проблем.

Мама выпрямляется. Я слышу в ее голосе гнев:

– Что ж, очень хорошо.

Она отходит от колодца и воина, но Сын Шести хватает ее за руку. Время словно замедляется, и я вижу, как мама теряет равновесие. У меня внутри все сжимается. Высокий кувшин у нее на голове качается один раз, другой, затем соскальзывает и разбивается на миллионы кусочков. Мама издает негромкий звук – что-то среднее между вскриком и всхлипом. Она дергается вперед, словно пытаясь поймать осколки, но воин по-прежнему держит ее за руку. Он дергает ее, заставляя приблизиться.

– Научись уважать высших, женщина, или наживешь проблем.

Я по-прежнему стою на другом конце площади и смотрю на маму. Я жду. Я знаю, что будет дальше. Мама ответит этому идиоту от души. Не в первый раз. Я видела, как мама устрашала мужчин в два раза больше ее одним уничижительным взглядом. Я видела, как она разделывалась с парнями вполовину младше ее, которые пытались залезть в ее карманы на городских улицах. Я видела, как мама делает и другие вещи – такие, на которые способны только дараджи, – с людьми, которые пытались причинить ей вред. Я жду, что мама сделает что-то, чтобы этот воин пожалел, что с ней встретился.

Но она молчит.

Наконец она разворачивается. Теперь она совсем не похожа на полубога, каким я ее иногда воображаю. Наоборот, она кажется болезненно маленькой и хрупкой. Мой кувшин она по-прежнему держит в руках.

– Бинти. – Она произносит мое имя шепотом, но я отчетливо его слышу. – Идем.

Я подчиняюсь, чувствуя, как все вокруг смотрят на меня. Совсем недавно я бежала к Узоме и остальным, чтобы поиграть с ними, и ноги казались легкими как перышки. Теперь все тело стало тяжелым. Кажется, будто у меня уходит сотня лет, чтобы преодолеть пространство между нами, и как раз перед тем, как я подхожу к матери, я ощущаю укол боли в стопе. Опустив взгляд, я замечаю осколок кувшина, который проскользнул в щель поношенных сандалий и рассек мягкую кожу ступни. Я смотрю на порез, вижу, как темная кровь сочится из него, собираясь на подошве сандалии. Я жду, что вот-вот придет боль, но вообще ничего не чувствую.

Мама подходит ближе, и я молча забираю у нее кувшин. Я не смотрю на нее и больше не пытаюсь поставить его на голову. Этот небольшой кувшин, вполовину меньше разбитого – единственная емкость, в которой мы теперь можем носить воду. Мы не можем рисковать, чтобы с ним что-то случилось в этот сезон.

Никто не нарушает тишины, пока мы уходим с площади. Мама держит голову высоко, а я слегка хромаю. Я опускаю взгляд, но даже не оглядываясь по сторонам, ощущаю, как все смотрят на нас – и в этих взглядах притаились жалость и настороженность. Посмотрев назад, мимо осколков кувшина, лежащих на земле, я вижу, как Узома и остальные девочки смотрят мне вслед. В их лицах больше нет любопытства и заинтересованности. Их сменило общее отвращение – словно ветер донес до них одну и ту же вонь.

Я знаю, что больше они не попросят меня поиграть с ними в оварэ.

Как только мы уходим с площади, жизнь возвращается. Когда мы заворачиваем за угол, до меня доносятся крики торговцев, называющих свои товары, детский смех, визг играющих в догонялки. Лкосса живет дальше, как обычно. Я дожидаюсь, пока мы отойдем достаточно далеко, и только тогда задаю вопрос, который все это время вертелся у меня на языке.

– Мама, почему это происходит? Почему Кухани заставляет дарадж брать воду из западных колодцев?

Мама отвечает не сразу:

– Потому что может.

– Значит, – не отступаюсь я, – мы и правда больше не сможем брать воду в центральных колодцах?

– Нет. – Мамин голос звучит покорно, отстраненно. – Не сможем.

Когда слова срываются с ее губ, они кажутся более реальными, окончательными. Слезы застилают глаза, но я не позволяю им упасть. Мама не плачет, значит, и я не буду. Я хочу быть как она.

Но тут на границе сознания мелькает еще одна мысль. Сначала я игнорирую ее, но она извивается и сверкает, как лишняя нитка в гобелене, которую так и хочется выдернуть. Это еще один вопрос.

– Мама, – медленно спрашиваю я, – нам обеим запрещается использовать центральные колодцы?

Впервые с того момента, как мы вышли с площади, мама останавливается и смотрит на меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Я… – Под ее взглядом мне неловко это произносить. – Тот воин сказал, что дараджам нельзя использовать колодец, но… я ведь не дараджа, значит, я могу им пользоваться, так?

Я вижу, как что-то в мамином лице медленно меняется. Губы сжимаются в тонкую линию, прекрасные карие глаза прищуриваются. Она наклоняет голову и сводит брови, словно впервые по-настоящему видит меня.

– Если хочешь ходить к колодцам, где мне не рады, я не запрещаю. – Она говорит тихо, но я слышу в этих словах скрытый вызов, тайное испытание. Я быстро качаю головой:

– Нет, мама. Я не хочу. Я хочу остаться с тобой.

Тут же ее лицо расслабляется. Она снова похожа на полубога, сияющего в лучах солнца. Она улыбается мне, и я тоже расслабляюсь.

– Идем, – говорит она, снова трогаясь с места. – До колодцев у западной границы