Книга «Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть - Рут Баки-Колодный

не подобрать деньги, и, даст Бог, он успеет спастись. Лошадь у него очень быстрая.

Наше движение «Земля и воля» наполнилось здесь гораздо более глубоким смыслом, чем в России. Там народ стремился покончить с рабством и отнять у помещиков часть земель для того, чтобы иметь возможность жить трудом рук своих. Здесь же земля принадлежит другому, враждебному евреям народу, и нам запрещено даже покупать ее за полную стоимость.

Но, Сережа, что это я все толкую тебе об идеологии? Ведь на самом деле я так стосковалась по настоящему мужчине, по твоим объятиям, по твоей любви! Я так хотела бы снова ощутить себя твоей частичкой. Мы с Иеѓошуа сделаны из разного теста, и в одно целое нам не слиться. Хотя я считаю своим долгом быть ему кем-то вроде понимающей матери, разделять его энтузиазм и выслушивать рассказы об арендаторах в Хирбет Дуран и о племенах Сатарие и Инфиат. Вообще, большинство местных племен не менее примитивны, чем невежественные русские крестьяне. Неделю назад Иеѓошуа привез меня в соседнюю Катру, чтобы я приняла роды у младшей жены его знакомого шейха. Шейху этому уже лет шестьдесят, а роженице вряд ли исполнилось и пятнадцать. Она лежала в темном шатре под ворохом грязных, пропахших козьим пометом одеял и от страха все время кричала. Бедная, она даже не понимала, что означают ее боли. Она вообще ничего не понимала. Бедная?! Да я бы отдала все на свете, чтобы быть на ее месте, чтобы родить ребенка! С каждым днем я все больше мучаюсь от мысли, что мне, скорее всего, не суждено стать матерью. Самое ужасное — то, что я не могу ни с кем поделиться своей болью, а меньше всего со своим полумужем-полуребенком.

Мне здесь совсем не с кем поговорить об этом. Отцу даже страшно рассказывать о своих страданиях, потому что его интересуют только родина и Библия. Даже матери я не в силах излить душу. Мне мешает стыд, я стыжусь того, что не могу родить. Ведь у нас, евреев, рождение детей — это великая заповедь. Все вокруг делают мне намеки, дают советы и рассказывают о разных способах лечения, но этим только лишают меня последней возможности поделиться с ними своим горем, рассказать, что тогда произошло с нами. Сережа, я сама во всем виновата и теперь должна смириться с последствиями. Я согрешила против природы, и она наказывает меня. Если бы я только могла рассказать кому-нибудь об этом! У Фанни растет прелестный малыш. Он темноглазый и очень хрупкий, но уже видно, что от своего отважного отца и упрямой матери он получил в наследство сильный характер. Когда он голоден или чем-то недоволен, то орет так, что весь дом трясется. Я люблю его с каждым днем все сильнее. Ему нужны тепло и любовь, а во мне их накопилось так много. Как замечательно, что я могу каждый день ласкать его и баюкать! Как жаль, что я не могу подарить ласку и нежность своему мужу!

Сережка, я снова и снова задаю себе вопрос: почему я не возвращаюсь в Россию? Не знаю. Может, из трусости?

Нет. Отваги мне хватает. Иначе я просто не смогла бы, истекая кровью, оторваться от тебя, вырвать себя из родной почвы. Чего бы я только не отдала за то, чтобы оказаться с тобой рядом, хотя бы на час, хотя бы на миг! Смотреть в твои большие, зеленые, теплые глаза, чувствовать, как щекочут твои усы, наслаждаться твоими объятиями, быть с тобой…

Из садика доносилось громкое пение птиц. Отложив письмо, Ольга взглянула в окно на бурые, усеянные камнями поля. Теплый ветерок колыхал занавеску. Солнце почти село, и в полутемной кухоньке уже невозможно было писать. Охваченная воспоминаниями, Ольга не заметила наступления вечера. Она зажгла лампу и внимательно перечитала письмо. Потом немного помедлила, прислушиваясь ко все усиливавшемуся щебетанью за окном, приподняла края вышитой скатерти и положила исписанные листы в ящик стола.

Ночью, лежа одна в постели, она видела сон. Ей снился маленький белый платочек. Он парил в небе над морем, как беловатое облачко. Внезапно на нем начали проступать кровавые пятна, которые все расползались и расползались. Сам платочек тоже увеличивался и спускался все ниже, пока не накрыл море гигантским алым ковром. Ковер этот начал быстро тонуть, превращая морскую воду в кровь. Когда Ольга проснулась, за окном царила мертвая тишина. Даже шакалы уже спали и цикады не издавали ни звука. Она долго лежала в кровати, пока глаза ее не привыкли к ночной темноте. Потом порывисто встала, ощупью подошла к столу, открыла ящик и разорвала письмо на мелкие кусочки.

Глава двенадцатая

Принцесса Джихан

Меньше чем через год после приезда в Гедеру Ольга предложила Иеѓошуа перебраться в Яффу. «Там, — говорила она, — совершается большинство сделок с местными богачами. Кроме того, там мы сможем гораздо чаще общаться с твоей семьей. Твои братья и сестры уже, наверное, забыли, как ты выглядишь». Втайне она надеялась, что в Яффе будет чувствовать себя менее одиноко, чем в маленьком поселении билуйцев. Прежде всего потому, что сможет там работать по профессии, принимать роды у евреек и арабок.

Санитарное состояние Яффы было плачевным. По городу слонялись толпы праздных арабов, между которыми сновали чумазые мальчишки, верблюды валялись на песке, загораживая дорогу прохожим, улицы были усеяны ослиным пометом, а возле каждого дома возвышались огромные кучи мусора. Хозяйки выплескивали помои из окон прямо на улицу, где они и оставались, превращаясь в зловонные лужи. Проходы между домами были завалены гнилыми овощами, очистками от кожуры и скорлупы и протухшими мясными отбросами. Стаи одичавших собак и кошек беспрепятственно копошились в этом отвратительном месиве, отыскивая себе пищу. Запущенный до крайности город являл собой удручающее зрелище.

Единственным кварталом в Яффе, имевшим европейский облик, была колония «тамплиеров». Построенная верующими христианами из немецкой провинции Вюртемберг, она отличалась красотой и ухоженностью. От остальных кварталов колонию отгораживала каменная стена. «Тамплиеры» открыли гостиницу и аптеку, даже соорудили давильню маслин и построили паровую мельницу. Вокруг жилых домов они посадили деревья, для орошения которых прорыли каналы.

Один из самых примечательных домов в квартале тамплиеров принадлежал русскому аристократу Платону Устинову. Детство и юность Устинов провел в Петербурге, где учился в кадетском корпусе. Однако ранение, полученное им на учебном плацу, заставило его резко изменить круг интересов. Он увлекся древними языками — древнееврейским и классическим арабским, изучение