Книга Камни тоже плавают - Михаил Константинович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Водил?
— Эту? Нет, а вообще — конечно. Ничего тут сложного…
Беккель дернулся, как в тот первый раз, когда принимал на работу.
— Врешь!
Данилыч попытался сгладить:
— Иван, мастер ты хороший, головастый, рукастый. Но зачем врешь, что водить сможешь? Тут талант нужен, простолюдинам неданный!
«Простолюдин…», а ты значит «белая кость» морда ехидная? Баре-то наши расисты выходит или как там это называется? Стою, молчу, улыбаюсь. Давно меня так макнуть не пытались…
Доказывать, оправдываться? Зачем что-то доказывать? Молчу и взгляд не опускаю, а Беккель закипает. Да и мне отступать не резон… будет меня еще балаболом славить всякая благородная вошь. Даже двойной интеграл взять не способная! Аж опять забулькало всё внутри, чуть ему про 17 год не ляпнул — дождетесь матросов с Авроры!
Стою, зубы сжал, всё что думаю — удержать в себе пытаюсь. А эта сволочь на машинку кивает, мол, не для сиволапых сей девайс. Мол, куда уж черни с её-то куриными мозгами. Вон — в навозе иди копайся, место знай. Стерпел бы, деньги нужны, но тут малявка подбежала к Беккелю и влезла:
— Папочка, mutter говорит — мужиков пороть нужно!
— Правильно дочка mutter говорит. Пороть их надо, чтоб врать не смели хозяевам и место свое знали.
Порщики тоже мне. Достали, вот и не стерпел, говорю: так может прокатить? Или страшно — увиливать будет, заявит, что зазорно с чернью-то? Дед дернулся, ударить в лицо хотел, но я просто шагнул назад и вбок к верстаку, и он пролетел. С верстака я кривой стартер прихватил. Железяку такую. И у Деда почему-то сразу желание руками махать пропало.
Мастеровые притихли, сжались.
Стоим, Дед примеряется, но просек — нахаляву не прокатит, ответка прилетит, а ему явно не хочется, да и староват он для таких скачек. Беккель просто мнется — трусоват, походу. Пат. Тут еще девчонка еще маслица опять подлила, вякнула:
— Papa!
Беккелю перед дочерью видимо стыдно стало, трусом выставил какой-то мужик, говорит — поехали. Ну или за дочь испугался…
Сели мы с ним в машину. Он первым — пассажиром, я — водителем. Завел, кривой стартер рядом положил, чуть подгазовываю, машину пробую. Хотя, чего тут пробовать — десяток лошадок всего.
Мужики ворота бросились открывать. Говорю с веселой злостью:
— Держись барин. Прокачу с ветерком!
Зло улыбаюсь.
— Маршрут: по Владимирскому до Невского, через Аничков мост и до Садовой… По ней до Московского, через Фонтанку и назад по Загородному… до Владимирского… — и Данилычу, — Засекайте время, вашбродь!
Тапок в пол, только — без рывков, а то цепь еще порву, — плавно! Но до упора — и машинёшка, как получивший пинка спаниель рванула вперед.
Беккеля бросило на спинку, в поворот вошел с легким дрифтом, брызгами и звоном сигнального колокольчика.
Подруливая, ухожу от столкновения с проезжающей бричкой, и снова тапок в пол! Под ржание испуганной лошади клуб остается далеко позади. Прохожие как цыплята бросаются в рассыпную.
Беккель кричит:
— Стооой!!! Раа… — подпрыгивает на кочке, на секунду смолкает и продолжает, — …бьемся ж! Стооой!.. Се… Сергеич…
Про себя шепчу: «Срашно, буржуйская морда? Отчество вспомнил?..» и вслух:
Ползем от силы километров сорок, но какой адреналин! Кузов высокий и открытый, дверей нет, седушки без боковой фиксации — болтает, на любой кочке вылететь можно. Баринок наш, вцепился в кресло, аж побелел. За нами бросается матерящийся городовой, но быстро выбирает только первое. Бежать и одновременно материться — неудобно. Доказано собственным армейским опытом — всегда выбирай одно.
Машинка лёгонькая — от силы пара сотен килограмм наберется, поэтому движок-слабосилок не кажется таким уж беспомощным. Тянет. Вылетаю на Невский, с выжатым сцеплением выворачиваю руль и снова полный газ. Машину юзом кидает к бордюру, выравниваю и бросаю к Аничкову мосту…
Пролетаем мост, какой-то зазевавшийся прохожий испуганной рыбкой сигает с моста. В ледяные воды-то весенней Фонтанки. Придурок!
За Аничковым дворцом разгоняем гусарский строй. Кони шарахаются в стороны, кто-то падает. Пара вояк бросается в погоню, но лошади не приспособлены к городским гонкам. Вхожу по лужам со скольжением в поворот у Гостиного двора — к Зимнему не помчусь, не самоубийца. Там царь живет. Стрелять сразу начать могут. В поворотах молюсь, чтоб не отлетели колёса. Гусар проносит дальше по Невскому. За грохотом движка слышны звуки падения, звон разбитого стекла, конское ржание и отборные маты. Один, по-моему, в витрину на кобыле въехал.
Садовую, несмотря на самый длинный кусок дороги, прохожу почти без приключений. Редкие прохожие заранее испуганно жмутся к стенам домов и не создают проблем. У Сенной площади разгоняем какой-то крёстный ход. Опять маты… Святоши оказываются бойчее вояк — чуть не получаю в лоб пролетавшим навстречу кадилом, от летящего в ухо яйца уворачиваюсь. Беккель не успевает, ловит глазом. Мимоходом отмечаю — сырое было…
Московский проспект встречает лужами и солнечными бликами. Приходится маневрировать, по-максимуму спасая прохожих от грязных струй из-под колес. Удается не всегда, некоторых купаю. Хорошо гаишников еще нет. Беккель уже не матерится и не просит, просто стонет.
Перед Обуховским мостом затор, но вид несущейся, ревущей и дымящей самобеглой коляски подвигает возниц и лошадей на чудо. Пробка рассасывается еще до нашего приближения, правда кто-то снова купается в Фонтанке, кто-то матерное кричит из-под моста.
Поворот на Загородную дорогу дается с трудом. На лужах и остатках снега машинку заносит и начинает крутить, Беккель пытается вылететь — ловлю за полу его франтовой кожаной куртки, приземляю и снова стартую. Маты и стон…
Царскосельский вокзал пролетаем как на крыльях, вдогонку только обиженный паровозный гудок, окаченный грязью строй охреневних солдат и свист городовых. Ну и маты конечно, куда ж без них.
У клуба толпа, впереди Дед и девчонка — притормаживаю, выжимаю сцепление, максимально выворачиваю руль и газую — машинка послушно шлифует, делая оборот почёта! Справа раздается такое характерное «Беэ…». Поворачиваюсь, из кресла торчит благородный зад теперь бывшего шефа — свесившегося за борт Беккеля неблагородно рвет на мостовую. Укатал благородненького.
После такого не работают… Спрыгиваю, салютую замершей перед Дедом с открытым ртом хозяйской девчонке
— Аста ла виста, беби!
— Стой Иван… Бее… Стоооой… Беее… Повторить сможешь???
* * *
Железные шапочки
По-хорошему поговорить не дали. Пока Беккель пришел в себя и смог вернуть на место желудок, да я чуть одежду от налетевшей грязи отчистил, пожаловали конные дядьки. В почти летней форме. С саблями. И в железных шапочках а-ля каска с плюмажем! Питерской весной-то! Красавцы!
Думал — бить будут. За размётанный строй в таких же мундирах на Невском. Но нет… меня, однако, эти с морожеными мозгами проигнорировали в ноль, а вот Беккелю представились.
Правда, только один — моложавый, усатенький — корнетом Аршеневским.
