Книга Виолетта - Исабель Альенде

помогла нам сойти с повозки и обняла, как будто знала всю жизнь. Это была Лусинда, жена Абеля и мать Тересы Ривас, миниатюрная, изящная и властная женщина, готовая обласкать каждого, не делая различий между членами семьи и чужаками, людьми и животными. Думаю, в ту пору ей было под шестьдесят, но возраст угадывался только по седине и морщинам, потому что она была подвижна и стремительна, как юная девушка, в отличие от своего степенного и молчаливого супруга.

Так начался второй этап моей жизни, который семья назвала Изгнанием, прямо так, с большой буквы, а для меня это было время открытий. Следующие девять лет я провела в этой едва заселенной провинции на юге страны, которая сегодня так привлекает туристов, среди бескрайних холодных лесов, заснеженных вулканов, изумрудных озер и бурных рек, где любой, у кого есть веревка и рыболовный крючок, мог за час наловить корзину форели, лососей и сомов. Небо представляло собой постоянно меняющийся спектакль: симфония красок, стремительные облака, гонимые ветром, мимо которых тянулись стаи диких гусей, да время от времени величественно парил кондор или орел. Ночь опускалась внезапно, как черное покрывало, расшитое миллионами огней, чьи классические и индейские названия я постепенно узнавала.

Лусинда и Абель Ривас были единственными учителями на многие километры вокруг. Тереса рассказывала мисс Тейлор, что родители уже несколько лет как вышли на пенсию, покинули городок, где раньше преподавали, и переехали в глушь, где в них больше всего нуждались. Они вернулись в Санта-Клару — на семейную ферму Абеля, которой владел его младший брат Бруно. Это было маленькое хозяйство, но оно кормило семью и давало продукты для обмена или продажи в близлежащих деревнях — мед, сыры и вяленое мясо. Санта-Клара нисколько не походила на образцовые поместья немецких и французских иммигрантов. Помимо главного дома, на ферме имелись пара жилых строений, коптильня, купальня с железным корытом для еженедельного мытья, печь для выпечки хлеба, сарай с инструментами, свинарник и стойла для коров, лошадей и двух мулов.

Бруно Ривас был намного моложе своего брата Абеля; ему было около пятидесяти, человек он был земной, трудолюбивый, крепкий телом и душой — так, во всяком Случае, о нем говорили. Жену и первенца он потерял при родах, а другой любви не встретил. После их смерти он посерьезнел и замкнулся, но оставался по-прежнему добрым, всегда готовым прийти на помощь, одолжить инструменты или мулов, поделиться излишками яиц и молока.

Факунда, молодая индианка с живым лицом и широкой спиной, сильная, как грузчик, уже несколько лет работала в его доме. Где-то у нее был муж и двое ребятишек, которых воспитывала бабушка, но она их почти не видела. Факунда гениально пекла хлеб, пироги и сладости, всю жизнь пела и обожала сеньора Бруно, которого бранила и баловала, как мать, хотя по возрасту годилась ему в дочери.

Лусинда и Абель занимали один из домиков в нескольких метрах от главного дома. Бруно пришлась очень кстати помощь брата и невестки; дел было невпроворот, и сколь бы рано к ним ни приступали, день казался слишком коротким. Весной и летом, в самый горячий сезон, Бруно нанимал себе в помощь пеонов[8], потому что Лусинда и Абель пользовались погожими днями и уезжали преподавать. Они перемещались по обширной территории верхом на лошадях и мулах, захватив с собой коробки с тетрадями и карандашами, которые покупали за свой счет, потому что на удаленные сельские районы правительство махнуло рукой. Четырехлетнее начальное образование считалось обязательным, но его трудно было обеспечить на всей территории страны; не хватало дорог, ресурсов и учителей, готовых поселиться в такой глуши.

Прибыв в очередное селение, Ривасы звонили в коровий колокольчик, сзывая детей на занятия. Они останавливались на несколько дней, давая уроки с рассвета до заката и общаясь с местными жителями, которые встречали их как ангелов, посланных с небес. Местные не имели возможности им заплатить, но давали что-нибудь в подарок: чарки [9], кроличьи шкурки, сандалии или домашние ткани — все, что находилось в хозяйстве. Там, где им предоставляли жилье, они оставались на ночлег, а наутро следовали дальше. Перед отъездом они оставляли ученикам домашние задания на несколько недель вперед, строго предупредив, что по возвращении устроят экзамен, чтобы однажды дети закончили начальную школу и получили аттестат. Они мечтали о собственном помещении, где можно было бы преподавать и кормить учеников горячей едой, потому что для некоторых из них такова была единственная возможность поесть, но проект этот был неосуществим. Ученики не могли проделать столько километров пешком, чтобы добраться до школы; приходилось школе добираться до них.

— Бруно, мой брат, обустраивает для вас другой дом. Он много лет пустовал, но его приведут в порядок, — заверил нас Абель.

Сердцем дома была печь, и, рассевшись вокруг нее, мы пили мате, типичный для юга горький травяной настой, заедая горячим хлебом, сливками и сладкой айвой, которую принесла нам Факунда. На закате пришел Бруно, а затем и соседи, желавшие с нами познакомиться. Они оставляли у входа промокшие пончо и заляпанные грязью сапоги, робко здоровались и складывали на стол подношения: банку варенья, сало, завернутый в тряпицу козий сыр. Нас они рассматривали с любопытством; кто знает, что думали эти люди о гостях из столицы с их изнеженными руками и тонкими пальто, которые едва бы уберегли от хорошего ливня. Даже разговаривали мы по-другому. Нормальным человеком казался им только добряк Торито с его загорелыми от работы ручищами и вечной улыбкой, которому приходилось сутулиться, чтобы не удариться головой о потолочную балку.

С наступлением сумерек соседи удалились.

— Увидимся утром. Факунда принесет вам к завтраку свежий хлеб, — объявила нам Лусинда, надевая пончо.

Вскоре мы узнали, что Ривасы собираются ночевать в другом месте, оставив нам свой собственный дом.

— Это ненадолго. Ваш дом скоро будет готов. Мы ремонтируем крышу, и надо установить печку, — объяснил Абель.

Первые несколько дней мы делали ответные визиты соседям с близлежащих ферм и из Науэля, чтобы поближе с ними познакомиться. По правилам следовало принести что-нибудь в подарок; в нашей стране не принято ходить в гости с пустыми руками, а в провинции этот закон соблюдается особенно строго. Так мы нашли применение банкам моих тетушек, хотя они вряд ли могли соперничать с деревенскими консервами. Хосе Антонио и Торито присоединились к работникам, ремонтировавшим выделенный нам дом, и неделю спустя мы наконец в него въехали, предварительно обставив подержанной мебелью, которую раздобыл Бруно.

В этих скромных деревянных стенах, стонавших под напором зимнего ветра, письменный