Книга Как Homo стали sapiens.Происхождение и ранняя история нашего вида - Леонид Борисович Вишняцкий

интеллекта и культуры. Эта уверенность основана не только на том обстоятельстве, что первый заметный скачок в размере эндокрана у гоминид хронологически совпадает с появлением древнейших каменных орудий и других археологических свидетельств усложнения культурного поведения. Дело ещё и в том, что мозг, наряду с сердцем, печенью, почками и кишечником, входит в число наиболее «дорогостоящих» в энергетическом отношении анатомических органов. В то время как общий вес перечисленных органов составляет у человека в среднем всего лишь 7% от веса тела, потребляемая ими доля метаболической энергии превышает 75%. Вес мозга составляет 2% от веса тела, потребляет же он примерно 20% получаемой организмом энергии. Чем больше мозг, тем больше сил и времени приходится его обладателю тратить на добывание пищи, чтобы восполнить энергетические затраты. Вместо того, чтобы спокойно отдыхать в укромном месте, он вынужден лишние часы бродить по джунглям или саванне в поисках съедобных растений и животных, ежеминутно рискуя при этом превратиться из охотника в жертву более сильных хищников. Поэтому для большинства видов крупный мозг, такой как у приматов и особенно человека — непозволительная роскошь. Увеличение его размера могло стать возможным лишь в том случае, если сопутствующий этому процессу рост энергетической нагрузки на организм компенсировался какими-то важными преимуществами, обеспечивавшими благоприятное для «высоколобых» действие естественного отбора. Учитывая же функции мозга, трудно сомневаться в том, что преимущества эти были связаны, в первую очередь, именно с развитием интеллекта (памяти, мыслительных способностей) и полезными изменениями в поведении, повышением его пластичности и эффективности.

В этом отношении не случайным, по-видимому, является ещё одно хронологическое совпадение. Археологические данные дают основания полагать, что появлению рода Homo сопутствовали изменения в характере питания предков человека, а именно увеличение потребления мяса. Хотя характер стертости зубов у гоминид олдувайской эпохи (примерно 2,6-1,6 млн. лет назад) говорит о том, что основу их рациона всё ещё составляли растительные продукты, мясная пища, как видно из обилия костей животных на некоторых древнейших стоянках, а также из наличия там же орудий, служивших для разделки туш, тоже приобрела уже немаловажное значение. Это можно считать важным условием роста мозга, поскольку сокращение доли растительной пищи в рационе наших предков и рост доли пищи животной — гораздо более калорийной и достаточно легко усваиваемой — создавали возможность для уменьшения размеров кишечника, который, как уже говорилось, также входит в число энергетически наиболее дорогостоящих органов. Такое уменьшение должно было помочь поддержать общий метаболический баланс на прежнем уровне, несмотря на значительный рост мозга. Не случайно у современного человека кишечник много меньше, чем у других животных сходного размера, причём получаемый за счёт этого энергетический выигрыш обратно пропорционален потерям, связанным с увеличившимся мозгом.

Словом, если судить об умственных способностях по размеру мозга, то получается, что на протяжении всей истории нашего вида никаких сдвигов тут не происходило. Более того, за последние 15 тысяч лет мозг гомо сапиенс даже несколько уменьшился. Свидетельств каких-либо заметных преобразований его структуры накануне "верхнепалеолитической революции" или позже тоже пока нет. Слепки мозговой полости, дающие возможность составить представление не только об объёме мозга ископаемых форм, но и о некоторых важных особенностях его структуры, находящих отражение в рельефе внутренней поверхности черепной коробки, у гомо сапиенс разных эпох различаются очень мало.

По сути, гипотезы, рассматривающие "творческий взрыв" как прямое следствие неких структурных преобразований мозга, не оставивших следа в анатомии черепа, основываются только на убеждении их сторонников, что если бы такие преобразования были, то они непременно сказались бы на поведении и проявились в культуре. Однако это вовсе не обязательно. Даже наоборот: для истории культуры (во всяком случае, первобытной) более типична ситуация, когда способность к тому или иному виду деятельности возникает намного раньше, чем реализуется - это, скорее, правило, чем исключение. В соответствии с логикой теории короткого поводка, связывающей все мало-мальски важные культурные достижения с формированием соответствующих нейроанатомических структур, следовало бы, например, ожидать широкого распространения следов изобразительной деятельности и иных вещественных символов во всех регионах, заселенных гомо сапиенс в верхнепалеолитическое время. Материалы археологических памятников Европы и Сибири подтверждают это ожидание, но на большей части ойкумены картина иная. В частности, в Восточной и Юго-Восточной Азии никаких или почти никаких следов существования символизма на памятниках, хронологически синхронных первой половине и середине верхнего палеолита Европы (вплоть до 18-20 тысяч лет назад) не обнаружено. То же самое наблюдается и в Северной Африке. В Австралии, заселенной гомо сапиенс около 45 тысяч лет назад, свидетельства символизма остаются крайне малочисленными почти до начала голоцена (12 тысяч лет назад). Даже на Ближнем Востоке, верхнепалеолитические обитатели которого в иных отношениях ни в чем не уступали своим европейским современникам, массовые свидетельства изобразительной

деятельности появляются лишь в натуфийской культуре около 12 тысяч лет назад. Я уж не говорю о том, что и во многих обществах охотников-собирателей недавнего прошлого (вплоть до 20-го века) художественное творчество было развито неизмеримо хуже, чем в верхнем палеолите Франко-Кантабрии или Восточной Европы. Если бы мы судили об уровне культурного развития таких обществ только по тем материалам, которые могут долго сохраняться в ископаемом состоянии и затем быть обнаруженными в ходе археологических раскопок, то вполне могли бы прийти к выводу, что некоторые из их абсолютно ни в чём не превосходили неандертальцев!

Словом, ожидания, вытекающие из теории короткого поводка, не подтверждаются археологическими данными. Тот несомненный факт, что биологическая организация задавала и задает определенный "потолок" потенциально возможных культурных достижений, вовсе не означает, что степень культурного развития была или является простой функцией степени развития биологического. Проще говоря, поводок, конечно, был и есть, но не короткий и жесткий, а очень длинный и эластичный.

Вообще, по-моему, единственный твёрдый вывод, который можно сделать, оценивая интеллектуальные способности наших далеких предков по археологическим данным, по их «культурным достижениям», заключается в том, что они использовали свой умственный потенциал далеко не в полной мере. Не было у них, похоже, абсолютно никакого стремления к прогрессу! Могли многое, но, видимо, предпочитали без крайней необходимости «не париться» и довольствовались малым. Например, гомо сапиенс ещё, по меньшей мере, 20 тыс. лет назад знали, как формовать и обжигать глину (на верхнепалеолитических памятниках этого возраста иногда встречаются керамические фигурки), но горшки лепить не торопились, обходясь более простой в изготовлении посудой. Подобным же образом и многие другие культурные «достижения», сколь бы полезными и прогрессивными ни рисовались они в нашем ретроспективном восприятии, с точки зрения людей палеолита могли долгое время оставаться всего лишь непрактичными, обременительными усложнениями, требующими неоправданно больших затрат труда, времени,