Книга Лето с Прустом - Жан-Ив Тадье

но и до личности, обитавшей в этом теле, а привлечь ее внимание можно было только как-нибудь до нее дотянувшись, и только завладев ее вниманием, можно было заронить в нее какую-нибудь мысль.

Между тем внутренний человек, таившийся в прекрасной рыбачке, был для меня еще закрыт, и я сомневался, проник ли я в него, даже когда заметил, что мой собственный облик украдкой отразился в зеркале ее взгляда согласно закону преломления, который был мне так же непонятен, как если бы я попал в поле зрения какой-нибудь лани. Но ведь моим губам мало было бы испытать блаженство, прижавшись к ее губам, – такое же блаженство я хотел подарить ей; точно так же мне хотелось, чтобы представление обо мне не просто угнездилось в ней, привлекло и задержало ее внимание, – мне хотелось пробудить в ней восторг, желание, хотелось, чтобы она помнила меня до того дня, когда я смогу к ней вернуться.[20]

3. Ожидание

Знаешь, что надежды больше нет, а всё равно чего-то ждешь.

Под сенью дев, увенчанных цветами

Как утешить несчастного рассказчика, ожидающего, чтобы избранница его сердца Жильберта соблаговолила написать ему письмо? Во втором томе Поисков дочь Одетты де Креси и Шарля Сванна не щадит юного героя, который живет одной лишь надеждой: пойти поиграть с нею на Елисейских Полях. Однажды он решает более не видеть ее – Жильберта посмеялась над ним, – не теряя при этом надежды, что она сама подаст ему знак. Но он не предвидел, что это повергнет его в мучительное ожидание: здесь ожидание означает не только восторг, но и страдание.

* * *

Можно ли говорить, что В поисках утраченного времени – это роман о разочарованиях, не учитывая того, что в еще большей степени это роман об ожидании? Ведь разочарованию всегда предшествует некое ожидание. С рассказа о таком ожидании и начинается роман. Когда Сванн гостит у дедушки с бабушкой, рассказчику приходится удалиться в свою комнату без маминого вечернего поцелуя. Мучительное и нетерпеливое ожидание этого поцелуя описывается как своего рода агония. Дело в том, что, отдавая всё наше внимание обещаниям будущего, ожидание делает нас до такой степени безучастными к настоящему, словно мы уже и не живем в нем. В этом смысле ожидание отрывает нас от реальности, убеждая, будто истинная жизнь протекает где-то в другом месте.

Ожидание руководит едва ли не каждым эпизодом Поисков, словно из него соткано само наше сознание. Рассказчик всё время чего-то ждет: поцелуя матери, встречи с Жильбертой на Елисейских Полях, письма́, подтверждения, что его любят. Он ждет, что встретит герцогиню Германтскую и та приметит его. Он ждет, что Сен-Лу сделается посредником между ним и герцогиней. Он ждет, что Эльстир представит его девушкам. Он ждет Альбертину, госпожу де Стермариа, мадемуазель д’Оржевиль, он ждет от Берготта, Берма́, Бальбека, Венеции откровения, которого так и не дождется.

Наконец, он ждет знания: ему не терпится узнать, каковы вкусы Альбертины, принадлежит ли она к поклонницам Сафо, любила ли его когда-нибудь. Но за всеми этими ожиданиями проступают два самых главных, и лишь потом, с опозданием, рассказчик обнаружит, что они между собой связаны: он ждет не дождется момента, когда наконец сумеет приняться за свою книгу и – в то же время – когда разгадает секрет всего, что пережил.

Ведь всякое ожидание – это, в сущности, нехватка ожидаемого. Вот почему оно наполняет всё повествование атмосферой поиска и, следовательно, тревоги. Из этого коренного ожидания растет пронизывающее роман чувство отчужденности и скрытого раздора. Ожидание заставляет рассказчика остро переживать разрыв с реальностью и разлад с самим собой, словно бы говоря ему: «Это не настоящая жизнь».

Будучи важной составляющей сознания, ожидание распадается на два противоположных стремления. Из их антагонизма и рождается напряжение, которым пронизаны Поиски. С одной стороны, да, всякое ожидание – это разлука, и чтобы положить ей конец, мы с нетерпением ждем того, что должно произойти и чего мы еще не знаем. Так ожидание влечет нас к открытиям и приключениям. Это влечение мы пытаемся удовлетворить средствами искусства или путешествий. Вот почему рассказчику не терпится заглянуть в другие миры – те, что приоткрывают перед ним его возлюбленные.

Но, с другой стороны, всякое ожидание, разумеется, несет в себе предчувствие момента, когда уже не нужно будет ничего ждать. Оно разлучает, но в то же время разжигает желание воссоединиться с миром, с другими людьми и с самим собой. Отрывая нас от реальности, оно тем самым влечет нас к ее обретению.

Чтобы больше не ждать Альбертину и не мучиться страхом разлуки, рассказчик привязывает ее к себе, удерживает, делает своей пленницей. Но двойственная природа ожидания незамедлительно расстраивает его планы. Ибо нельзя жить без ожидания. Когда ничего не ждешь, что может быть скучнее? Вот почему рассказчик говорит, что его любовь к Альбертине вызывала у него либо страдания, либо скуку. Согласно одному из основных положений прустовской психологии, желать на самом деле можно только то, чем не обладаешь. Ирония в том, что обладание лишает желание смысла: то, что обретено, перестает быть желанным. Превратив Альбертину в свою пленницу, рассказчик, естественно, уже не должен ее ждать, и на него накатывает скука: теперь, скучая, он ждет приключений, новых встреч, удовольствий, на пути к которым присутствие Альбертины – помеха. Когда Альбертина здесь и они вместе, он сам ждет разлуки и хочет уйти.

Неизбывная противоречивость ожидания, как кажется, обрекает Поиски на неудачу. Преодолеть ее получится лишь тогда, когда рассказчик обретет то, чего он ждал на самом деле. Найдя в своем воображении эквивалент источника, способного пробудить в нем непроизвольное воспоминание, он наконец почувствует себя воссоединившимся с реальностью. И тогда ему откроется: то, чего он ждал, и не могло прийти к нему извне, ибо всегда таилось в глубине его души.

В Содоме и Гоморре рассказчик ужинает у Германтов, но решает поспешить домой, потому что к нему должна прийти Альбертина, которую он незадолго до этого встретил в Бальбеке. Вернувшись, он с нетерпением ждет появления молодой женщины, а та всё не приходит. Где она может быть? Почему опаздывает? Что ее задержало? Он сидит в своей комнате, не сводя глаз с телефона, моля о звонке.

Я не шевелился, боясь, что иначе не услышу. Я замер настолько, что впервые за многие месяцы услышал тиканье настенных часов. Франсуаза заглянула ко мне разложить всё по местам. Она болтала со мной, но разговор меня раздражал, под его однообразное банальное журчание я переходил