Книга Вендетта. Том 2 - Олеся Шеллина

думаю, господин Эйлер вам все объяснит. И да, я видел ваш труд по гидродинамике и даже частично его понял, – Бернулли улыбнулся, а я продолжал. – Итак, система мер. У вас есть предложения?

– Ещё Джон Уилкинс предложил использовать абсолютный вес объёма чистой воды, равного кубу (со стороной) в сотую часть метра, и при температуре тающего льда, но лично я считаю, что это не совсем верно, – начал Эйлер, я де тяжело вздохнул.

– Леонард Паульсович, я вас не спрашиваю, как именно вы будете высчитывать килограмм. Мне это не интересно. Я хочу, чтобы вы вывели формулу, и по ней отлили эталон. Всё. Потом мы поместим эталон под защиту, наделаем с него копий и разошлем нашим купцам, к которым будут заявляться проверяющие с разной периодичностью. И с той же периодичностью будут проводиться проверки гирь, чтобы никто не шельмовал. Ну а мне вы принесете свой труд, я его прочту, и даже, возможно, что-то в нём пойму. Но и до этого, как только эталон будет сделан, вы получите очень серьезную награду. Я же вас ни в чём не ограничиваю, занимайтесь хоть чем, хоть изучением семейства бобров в долине Луары. Главное, это выполнять заказы моих оружейников, и, несмотря на другую работу, ставить мои заказы в приоритет. Поймите, наконец, единая система, это не только очень удобно, это ещё и очень важно в первую очередь для экономики, которая приносит деньги, часть которых, в частности, уходит на ваши нужды и прожекты.

– Понятно, ваше величество, – они оба поклонились, а Бернулли добавил. – Мне весьма импонирует то, что вы не боитесь показать, если чего-то не знаете.

– Невозможно знать всё, – я покачал головой. – А выставлять себя всезнающем, это прямой способ нарваться в итоге на насмешки.

– В мере расстояния мы можем использовать длину меридиана? Просто в этом направлении есть наработки. Анна Иоанновна ещё в своё правление отдала нам тот же приказ, что и вы, ваше величество. Мы были близки к успеху, но сменилась власть и все наши труды стали не нужны, – в голосе Эйлера прозвучала горечь.

– Хоть длину моржового члена, – я закатил глаза. – Мне плевать. Я хочу максимум через два года составить указ, и внедрить эти меры повсеместно в Российской империи, запретив пользоваться другими, так что, пожалуйста, не подведите меня. И еще, единственное условие: все меры вес должны быть кратны десяти.

– Почему десяти? – Эйлер слегка нахмурился.

– Потому что пальцев десять на руках. Больше или меньше бывает крайне редко. И крестьянину будет так проще посчитать, чтобы его не обманули и последнюю копеечку не отняли. – На этот раз они смотрели на меня долго и пристально. Я уже даже начал нервничать, но тут оба синхронно опустили взгляд.

– Можно задать вам ещё один вопрос, ваше величество, – глаза Бернулли блеснули. – Говорят, что в вашем поместье в Ораниенбауме просто уникальная система труб, которая позволяет и поставлять воду во все комнаты дворца и отапливать помещения пользуясь одной печью.

– Да, можно сказать, что она уникальная, – я задумался. А ведь я его законы использовал, когда всё налаживал. Интересно, увидев применение их на практике, он поймёт? – Но я планирую и здесь сделать нечто подобное в ближайшее время. Вы можете заехать в Ораниенбаум и посмотреть своим глазами. Только возьмите разрешение у Бехтеева.

Они ушли, я же снова посмотрел на карту. Надо же, оказывается, Анна Иоанновна отдала приказ разработать единую систему мер. Не сама, конечно, придумала. У самой мозгов бы не хватило. Но кто-то умный в её окружении определённо был, кто об этом подумал и даже продавил самодурствующую императрицу.

А в Европе сейчас да, не спокойно. Может листовки очередные разработать, что-нибудь, вроде: «Ученые мужи, не подвергайте себя, свои семьи и свои труды опасности. Переезжайте в Петербург. Вас тут ждет работа, признание и шоколадка». Ну, листовки, не листовки, а вот агентов заслать по городам, где есть университеты, можно. Меня в первую очередь интересуют врачи и инженеры, математики, физики, химики и изобретатели. Надо Ушакова озадачить. Пусть подготовит людей и найдёт высококлассного юриста, который сделает такой контракт, что любое дерганье на сторону просто разорит до трусов. Ну, а если будешь честно условия договора соблюдать, то получишь весьма достойное содержание.

– Ваше величество, – Бехтеев открыл дверь и просунул голову внутрь кабинета. При этом остальное тело осталось за пределами комнаты. – Андрей Иванович Ушаков…

– Да пропусти ты меня, мальчишка, – Ушаков оттолкнул Бехтеева и ворвался внутрь. – Послание от Бестужева только что получил, – сказал он, и рухнул в кресло, подтягивая поближе трость. – Уж не знаю, как ему это удалось, но наше послание до него только-только должно дойти, значит, он сумел без него каким-то образом втереться в доверие лорда Картерета. Ему уже на борьбу с негодяями, пытающимися узурпировать власть, выделили десять тысяч фунтов.

– Фи, как мало меня лорд Картерет ценит. Или вас не уважает, думает, что вас можно скинуть за какие-то паршивые десять тысяч. – Я скривился.

– Думаю, что послание Кента и наше послание Бестужеву, придут практически одновременно. Так что сейчас что-то писать нет смысла, – резонно заметил Ушаков. – Нужно ждать, как на эти послания отреагируют Картерет и Георг.

– Ненавижу ждать, как же я ненавижу ждать, – я снова повернулся к карте.

– Этого никто не любит, ваше величество, – Ушаков переставил трость, и взял её в другую руку. – Ко мне пришёл этот ненормальный Грибоваль и спросил, когда ему предоставят требование как пленнику.

– Чего? – я посмотрел на него.

– Грибоваль, приехал за своей Ксюхой, уже… я даже не помню, когда, – терпеливо объяснил мне Ушаков. – Чтобы успокоить свою совесть, он сдался в плен Ласси и прибыл сюда, как его личный пленник. По-моему, он даже женился на ней. И вот теперь, у него засвербело в одном месте, и он спрашивает, доколе столь странная ситуация будет продолжаться. Как личный пленник Ласси, он честно ждал его возвращения, но фельдмаршал возвращаться почему-то не желает.

– Какая интересная история, – я закусил губу, чтобы не заржать. – А тебе не кажется, Андрей Иванович, что у Грибоваля просто-напросто закончились деньги. Насколько я помню, Ксения Алексеевна дама весьма требовательна к различным тратам. Но, она молодец. Да, молодец. Не зря я ей кое-какое содержание по возвращению устроил. – Я всё-таки не удержался и хохотнул. – А Грибоваль хорош. Вот он истинный французский дворянин неподкупный и держащийся за свою честь. Учись, Андрей Иванович, а то ты любишь императоров угнетать.

– Мне уже поздно таким неестественным вещам учиться, – Ушаков оперся на свою трость, и посмотрел на меня в упор. – Я понимаю, ваше