Книга Отдел убийств: год на смертельных улицах - Дэвид Саймон

Для худанитов характерны такие места преступления, когда детектива вызывают в какую-нибудь богом забытую подворотню, где есть труп и больше ничего. Для данкеров характерно, когда детектив переступает через труп и натыкается на нераскаявшегося мужа, который даже не потрудился снять окровавленную одежду и без принуждения признается, что зарезал суку и зарезал бы еще раз, если б мог. Разницу между делами, требующими расследования, и делами, требующими бумажной работы, понимают и принимают все в отделе, и не раз один сержант обвинял другого в том, что тот торопил детектива на вызов, по описанию смахивающий на бытовуху, или того хуже – уклонялся от вызова со всеми признаками профессиональной мокрухи из-за наркоты.

А доска, конечно, не видит различий между данкерами, раскрытыми из-за обстоятельств, и худанитами, раскрытыми после длительного расследования: что то, что другое записывается одними и теми же черными чернилами. В результате детективы начинают мыслить худанитами и данкерами вплоть до того, что ветераны, смотря старый вестерн по офисному телевизору, всегда говорят одно и то же, когда ковбоя убивают на улицах фронтира в окружении богобоязненных горожан:

– М-да. Явный данкер.

Но в последнее время данкеры на смену Д’Аддарио выпадают редко, и зависимость лейтенанта от доски и уровня раскрываемости обострилась в свете уорденовского расследования убийства Джона Скотта на Монро-стрит. Капитан пошел на беспрецедентные меры – устранил из вертикали власти Д’Аддарио с Макларни, приказав Уордену и Джеймсу отчитываться напрямую перед административным лейтенантом. С одной стороны, решение отстранить от дела Макларни логично: он близок со многими патрульными Западного района, а некоторые из них – потенциальные подозреваемые по делу. Но у Д’Аддарио подобного конфликта интересов нет, и после девяти лет в убойном он повидал достаточно «красных шаров», чтобы знать правила игры. Приказ дальше посвящать время рутине, а не заниматься таким деликатным расследованием, как Монро-стрит, можно трактовать лишь как оскорбление. Поэтому теперь отношения Д’Аддарио с капитаном неизбежно натянулись до предела.

За Гэри Д’Аддарио закрепилась репутация человека, которого трудно разозлить, но Монро-стрит явно расшатала ему нервы. Ранее на этой неделе Терри Макларни написал стандартную докладную с запросом двух сотрудников из Западного для помощи в следствии – а затем направил ее напрямую административному лейтенанту через голову Д’Аддарио. Мелкая оплошность в субординации, но сейчас, в тишине комнаты отдыха, Д’Аддарио поднимает эту тему, приправив юмором и вычурной формальностью.

– Сержант Макларни, – говорит он с улыбкой, – пользуясь случаем, хотел бы задать административный вопрос.

– Это не мой вискарь в верхнем правом ящике, – выпаливает Макларни, не меняясь в лице. – Меня хочет дискредитировать сержант Лэндсман.

Д’Аддарио впервые смеется.

– К тому же, – не унимается Макларни, – я бы хотел со всем уважением обратить внимание, что люди сержанта Нолана не расписываются за машину в книге, как я приучил свою группу.

– У меня другой вопрос.

– Что-нибудь насчет недостойного офицера поведения?

– Вовсе нет. Вопрос исключительно административный.

– А, – Макларни пожимает плечами и садится. – А я уж было испугался.

– Меня просто немного беспокоит, что одна ваша служебная записка адресована лейтенанту этого департамента, а не мне.

Макларни тут же понимает свою промашку. Из-за Монро-стрит все начали ходить с оглядкой.

– Виноват. Не подумал.

Д’Аддарио отмахивается от извинений.

– Мне просто нужен ответ на один конкретный вопрос.

– Сэр?

– Во-первых, я так понимаю, вы принадлежите римско-католической вере.

– И горжусь этим.

– Хорошо. Тогда позвольте спросить: вы принимаете меня как своего истинного и единородного лейтенанта?

– Да, сэр.

– И не будет у вас других лейтенантов пред лицом моим?

– Никак нет, сэр.

– И вы будете верно блюсти сей завет и не станете поклоняться и служить ложным лейтенантам?[18]

– Да.

– Очень хорошо, сержант, – Д’Аддарио протягивает правую руку. – Можете поцеловать кольцо.

Макларни наклоняется к большому кольцу выпускника Балтиморского университета, разыгрывая жест преувеличенного подобострастия. Оба смеются, и довольный Д’Аддарио уносит чашку кофе в свой кабинет.

Оставшись в комнате отдыха один, Терри Макларни долго смотрит на длинный белый прямоугольник, понимая, что ту блудную записку Д’Аддарио уже забыл и простил. Но вот красные чернила на его стороне доски – реальный повод для беспокойства.

Как и большинство начальников в убойном отделе, Макларни – сержант с сердцем детектива, а в своей роли он, как и Д’Аддарио, по большей части видит роль защитника. В районах лейтенанты командуют сержантами, а сержанты командуют полицейскими, все устроено по уставу, – для патруля подходит субординация. Но в убойном, где детективы руководствуются как собственными инстинктами и талантами, так и загрузкой, хороший начальник редко выдвигает беспрекословные требования. Он мягко предлагает, поощряет, подталкивает и умасливает, потому что подчиненные сами без лишних объяснений знают, как закрыть дело. Во многом сержант лучше всего помогает своим людям административной бумажной работой, умиротворением начальства и тем, что не путается под ногами. Это рациональная философия, и Макларни придерживается ее девять дней из десяти. Но на каждый десятый день внезапно скатывается в поведение тех сержантов, о которых предупреждают в академии.

Коренастый ирландец с личиком херувима, Макларни закидывает одну короткую ногу на угол стола и смотрит на белый прямоугольник и три красных записи под своим именем. Томас Уорд. Кенни Вайнс. Майкл Джонс. Три мертвеца; три открытых дела. Явно не лучшее начало года.

Макларни все еще рассматривает доску, когда входит один из его детективов. Дональд Уолтемейер с папкой старого дела односложно буркает приветствие и проходит мимо к пустому столу. Макларни наблюдает за ним несколько минут, придумывая, как бы начать разговор, начинать который совсем не хочется.

– Привет, Дональд.

– Привет.

– Что читаешь?

– Старое дело с Маунт-Вернона.

– Убийство гомосексуала?

– Ага, Уильям Лей, восемьдесят седьмой. Где мужика связали и забили, – отвечает Уолтемейер, пролистывая папку до цветных фотографий 5 на 7 дюймов с полуголым окровавленным куском мяса, связанным по рукам и ногам на полу квартиры.

– А что с ним?

– Позвонил полицейский штата из Нью-Джерси. У них там в дурдоме сидит мужик, сказавший, что связал и забил человека в Балтиморе.

– Из этого дела?

– Не знаю. Я, Дэйв или Дональд съездим и поговорим с ним. Может, просто фигня.

Макларни сменяет передачи.

– Я всегда говорил, что ты самый трудолюбивый человек в моей группе, Дональд. Всем так говорю.

Уолтемейер кидает на сержанта подозрительный взгляд.

– Да нет, правда…

– Что надо, сержант?

– А почему мне обязательно что-то надо?

– Эй, – Уолтемейер откидывается на спинку стула, – сколько лет я уже в полиции?

– Что, сержант не может просто сделать комплимент своему детективу?

Уолтемейер закатывает глаза.

– Что надо-то?

Макларни посмеивается, слегка пристыженный тем, как легко его раскусили в роли руководителя.

– Ну, – говорит он аккуратно, – что там с делом