Книга Сколько стоит рекорд - Борис Маркович Раевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Сейчас уйдет!» — мелькнуло у Витьки.
Медлить было нельзя.
— Михаил Моисеевич, — сам не узнавая свой вдруг осипший голос, сказал Витька. — Я хочу вам показать… Вот… Автограф…
Он торопливо повернул доску к Ботвиннику.
— «Вите Королеву. Учись хорошо. Михаил Ботвинник», — вслух прочел экс-чемпион.
В глазах его за толстыми стеклами очков вдруг промелькнули и удивление, и растерянность, и возмущение, и улыбка — все сразу.
Он снял очки, протер их платком, снова надел.
— Вообще-то… — негромко сказал он. — Обычно я предпочитаю писать на бумаге, а не на дереве…
Он внимательно глянул на вмиг побледневшее Витькино лицо. Увидел настороженные лица Изи и Алика.
На секунду задумался.
— А впрочем… — сказал он. — Я только забыл — когда это я тебе написал? Тут нет даты…
— Это — не мне. Это — брату… Для меня…
Витька торопливо объяснил, как и когда был получен автограф.
— В шахматы ты играешь неплохо, — медленно сказал Ботвинник. — А как мой наказ? Выполнил?
Он пальцем ткнул в слова — «учись хорошо».
Витька кивнул.
— Ну, тогда… — сказал Ботвинник.
Вынул из кармана шариковую ручку, щелкнул кнопочкой и под прежним автографом красным на белых клетках написал:
«Молодец, Витя. Желаю успеха! Михаил Ботвинник».
Он снова щелкнул кнопочкой, убрал перо и ушел.
А Витька, Изя и Алик еще долго рассматривали два автографа. Они шли по белым клеточкам, по диагоналям, один под другим. Один — синий, другой — красный. Правда, почерк нового автографа немного отличался от старого. Да и сама подпись тоже не очень похожа. Но ведь столько лет прошло. Может же за столько лет измениться почерк?!
* * *
На следующий день Витька сидел на химии, но учительницу почти не слышал.
Снова видел он Ботвинника.
Вот чемпион тронул рукой очки.
«Вообще-то… Я предпочитаю… на бумаге, а не на доске…
И глаза его. А в глазах — и удивление, и улыбка, и возмущение. Да, да! Именно — возмущение!
Чем же? Чем он недоволен? Неужели?..
Голос химички совсем пропал, растаял где-то…
Витька видел только глаза. За толстыми стеклами очков. Умные, холодные, жесткие глаза Ботвинника.
«Вообще-то… Я предпочитаю на бумаге…»
И возмущение… Там, в самой глубине глаз…
Витька еле досидел до перемены.
Бросился к Изе.
Тот слушал спокойно и словно бы даже не удивился.
— Факт, — сказал Изя. — Я еще тогда, на сеансе… Факт. Эдькины штучки.
— А Ботвинник? Зачем же он… Признал?
Изя усмехнулся.
— Ну, просто… Ну, пожалел тебя…
Вечером, когда Эдик вернулся из института, Витька сидел за столом и молчал. Только глаза его, мрачные и злые, неотрывно следили за братом.
— Ты чего? — спросил Эдик.
Он ходил по комнате, тощий, на длинных и нескладных, как у кузнечика, ногах. И, как всегда, лохматил шевелюру.
— Чего? — тихо переспросил Витька. И вдруг взорвался. — Ты… Автограф… Милый подарочек… Ты… Ты…
У него не хватало слов. И главное: в горле так сдавило, он боялся — сейчас заплачет. Только этого не хватало!
— Чудак! — усмехнулся Эдик. — Ну подумаешь! Я же хотел, как лучше. И вышло совсем недурственно. И в школе ты — без двоек. И в шахматы… Цель оправдывает средства!
— Что? — заорал Витька. — Цель оправдывает? Ни черта! Все равно это… Это — свинство!.. Свинство! Подлое свинство!
Он чувствовал — сейчас заплачет, и, опрокинув стул, стремглав выскочил из комнаты.
ТРУДНАЯ РОЛЬ
С. Чекану, заслуженному артисту РСФСР
Артист Евгений Пивоваров, стоя под душем, с удовольствием вскидывал то одну руку, то другую, наклонялся, приседал, радостно, шумно, как морж, фыркал и звучно похлопывал себе по груди и бокам. Целый день шла съемка. Он еле дождался минуты, когда можно было сбросить с себя одеяние испанского гранда: широкий плащ, давно уже потерявший цвет, короткие, в обтяжку, штанишки, которые связывали его, как пеленки, бархатный камзол, пахнущий нафталином. В костюмерной уверяли, что одежда чистая, прошла дезинфекцию. Но Пивоварова преследовало ощущение, что все эти тряпки — пыльные, пропитаны чужим потом, чужими запахами.
В длинной, разделенной на шесть кафельных клеток душевой молча мылись еще несколько артистов. Слышался лишь легкий звон и плеск упругих струек, да изредка в трубах всхлипывало и урчало.
Повернувшись, Пивоваров вдруг обнаружил, что перед его кабинкой стоит режиссер Строков, дородный, бородатый, похожий на патриарха, с неизменным своим ассистентом Борисом Луминцем, которого все называли Лупитц, потому что кожа на его маленьком носике вечно лупилась, как на картофелине. Режиссер и ассистент молча пристально разглядывали моющегося артиста.
Пивоварову стало неуютно: голому человеку не очень-то приятно быть объектом изучения. Он даже стыдливо повернулся спиной к Строкову.
— А кажется, ничего… — прищурясь, задумчиво сказал тот ассистенту.
— Ничего, — подтвердил Лупитц, сморщив свой розовый носик, будто собирался чихнуть.
— Подойдет?
— Пожалуй…
Перекинувшись этими короткими, непонятными Пивоварову фразами, они замолчали и продолжали в упор, придирчиво разглядывать его, как дотошные покупатели — шкаф в мебельном магазине.
«Чего им?» — удивился Пивоваров.
Режиссер с ассистентом подождали, пока он вытерся, оделся. Втроем прошли в столовую. И тут, за столиком, Строков предложил Пивоварову сыграть заглавную роль в новом фильме, который скоро будет снимать.
— А какая роль? — небрежно, стараясь скрыть свою радость, спросил Пивоваров.
Он был еще сравнительно молод, работал в театре, а в кино снимался лишь в эпизодах, и такое неожиданное, почетное предложение очень польстило ему.
— Чемпиона России. Борца.
— Чемпиона?! — артист еще более удивился. — Но ведь тут нужны данные… Мускулы, фигура…
— Ничего, — успокоил Строков. — Сложение у тебя — прямо Аполлон. Мускулатурку подработаешь.
Всю дорогу домой Пивоваров улыбался. Шутка ли, такая удача! Главная роль!
Дома Пивоваров снял рубашку, брюки, подошел к зеркалу, долго, придирчиво оглядывал себя. Из зеркала на него смотрел высокий, чуть огрузневший тридцатидвухлетний мужчина. В юности Пивоваров увлекался спортом, и следы этого сохранились до сих пор: развернутые плечи, прямая спина, хорошая осанка. Но только следы. Глядя в зеркало, он с грустью отмечал: грудь жирновата, и ноги тоже. И даже брюшко намечается. А главное, нет той мощи, которой всегда веет от борца-чемпиона, от его выпуклой, могучей груди, короткой, словно литой, шеи, широких покатых плеч, крепких, как колонны, ног.
С трудом выждав несколько дней (для солидности, чтобы у режиссера не создалось впечатления, будто он не раздумывая хватает роль), Пивоваров сообщил о своем согласии.
— Ну и отлично! — одобрил Строков. — Съемки начнутся в будущем году. А пока «тренируйся, если хочешь быть борцом!» — басом фальшиво
