Книга Паруса над волнами - Николай Андреевич Внуков

командир приказал положить якорь, а вскоре потом и другой. Но якоря не могли задержать судна, которое, беспрестанно дрейфуя, приближалось к берегу. Но когда брошены были остальные два якоря, оно остановилось, однако же не надолго; ибо вечером, когда стемнело, подорвало у нас два перетертые о каменья каната, а около полуночи с третьим случилось то же, и вскоре потом поднялся свежий ветер от Зюйд-Ост, которым подорвало последний канат. Теперь нам не оставалось другого средства спасти бриг и себя, как отважиться на выход в море между каменьями, Тем путем, которым мы вошли, ветер не позволял идти, и мы пустились, как говорится, куда глаза глядят. Под руководством Всемощного Провидения, к общему нашему удивлению, не взирая на чрезвычайную темноту, прошли мы столь узким проходом, что наверное ни один мореплаватель и днем не осмелился бы идти оным. Но лишь успели мы миновать опасность, как переломился у нас фока-рей. Положение наше не позволяло убрать паруса для починки рея, и мы принуждены были нести оный доколе было можно.

На рассвете ветер, дувший до сего от Зюйд-Оста, перешел к Зюйду, а вскоре потом к Зюйд-Весту — прямо на берег. Фока-рея исправить мы не смогли, и запасного не имели, а без него не было никакой возможности отлавировать от берега, к которому нас приближало весьма скоро, и наконец, в десятом часу утра 1-го ноября бросило валом на буруны, а потом на берег в широте 47°56′. И так участь брига решилась: надлежало помышлять о нашей собственной. Мало того, что мы сами могли спастись, нам должно было также спасти оружие, без которого не имели мы никаких средств сохранить свободу, а сделавшись пленными, должны были влачить в рабстве у диких жизнь, стократ ужаснейшую самой смерти. Судно наше валяло бурунами с боку на бок страшным образом, и оно в пол-трюма наполнилось уже водою. Мы с оружием в руках выжидали время. Когда находил большой вал, ударял в судно и, рассыпавшись, опять сливался с берегов, тогда мы бросались с борта и выбегали на берег за пределы воды. Там принимали от своих товарищей, оставшихся на бриге, ружья и амуницию.

К великому нашему счастию случилось, что мы стали на мель при отливе и на мягком грунте, ибо хотя все члены судна расшатало и оно наполнилось водою, но уцелело, и по сбытии воды осталось на суше.

Мы тотчас сняли с него пушки, порох и разные другие, нужные нам вещи. Потом перечистили огнестрельное оружие и приготовили заряды, чтобы быть в состоянии отразить нападение диких, которых теперь страшились более всего на свете. Наконец поставили из парусов две палатки в расстоянии сажен семи одна от другой. Меньшую из них Николай Исакович Булыгин и я назначили для себя. Сделав это, развели большой огонь, обогрелись и обсушились.

Едва успели мы кончить эти первые наши занятия, как появилось множество здешних жителей, которые, усмотрев нас, тотчас к нам приблизились.

Между тем штурман, взяв с собою четырех промышленников, отправился на бриг, с намерением спустить стеньги и реи и снять с него верхнюю оснастку, чтоб при большой воде менее его валяло.

В предосторожность они взяли с собой горящий фитиль, ибо на судне оставалось еще несколько пушек. Сам командир, стоя подле брига, распоряжал работами, а мне приказал наблюдать за движениями и поступками диких. Около нашего табора поставили мы в приличных местах караул и часовых.

В нашей палатке сидела супруга Булыгина Анна Петровна, один кадьякский алеут, женщина того же народа, я и двое здешних жителей, вошедших к нам без приглашения. Один из них, молодой человек, называвший себя тоёном (вождем), приглашал меня посмотреть его жилище, отстоявшее недалеко от нас. Я согласился было идти, но товарищи мои, подозревая вероломство, меня удержали. Я старался всеми способами внушить вождю миролюбие, и уговаривал его нас не обижать и не выводить из терпения. Он обещался поступать с нами по-дружески и вселить то же расположение к нам в своих единоземцев.

Меж тем два раза уже приходили мне сказывать, что колюжи, как мы звали здешних, растаскивают вещи. Я уговаривал своих людей сколько возможно стараться не начинать ссоры. В то же время сказал я вождю о неблагонамеренных поступках его подчиненных и просил его приказать им оставить нас в покое. Но как мы не очень хорошо понимали друг друга, то разговоры наши были весьма продолжительны, и пока я с ним рассуждал и вел переговоры, дело уже дошло до расправы.

Наши стали гнать диких прочь от табора, а они начали бросать в наших каменьями. Промышленные открыли огонь по колюжам. Я бросился из палатки, но меня встретили копьем и ранили в грудь. Воротясь, я схватил ружье, и выбежав, увидел ранившего меня. Он стоял за палаткой и держал в левой руке копье, а в правой камень, который так сильно бросил мне в голову, что я не мог на ногах устоять, и присел на колоду. Потом выстрелил поверх врага моего мертвого на землю. Вскоре после того колюжи ударились в бегство. При сем случае успели они и командира нашего ранить копьем в спину, а камнем в ухо. Впрочем, кроме четверых, бывших на судне, все до одного человека потерпели от каменьев более или менее. Из неприятелей убито было трое, из коих одного они утащили, а сколько раненых, не знаю.

В добычу нам досталось много оставленных на месте сражения копий, плащей, шляп и прочего.

На ночь одна смена заняла кругом табора караул, а другие, собравшись в палатку, оплакивали горькую свою участь. Поутру ходили мы осматривать окрестность и выбирали место, где можно было бы нам расположиться зимовать и обезопасить себя укреплениями. Но нашли, что берег здесь был неблагоприятный, весь покрыт дремучим лесом и столь низок, что большими водами его заливало.

Начальник, собрав всех нас, открыл нам свое намерение следую щей речью: «Господа! По предписаниям, данным мне от Главного Правителя, я знаю, что в непродолжительном времени должен прийти к здешним берегам компанейский корабль «Кадьяк» и именно в гавань, отстоящую не далее шестидесяти пяти миль от места, где мы находимся теперь. Между сими двумя местами на карте не означено ни бухт, ни заливов, ни одной реки, а потому мы весьма скоро можем достигнуть помянутой гавани. Вы сами видите, что здесь, не подвергая себя очевидной и почти верной гибели, нам оставаться нет никакой возможности: колюжи весьма легко могут истребить всех нас. Если же мы