Книга Радость победы - Сандра Браун

Стиви просияла и принялась за еду. Несколько минут оба молча жевали.

— Стейк — просто чудо, Джадд, — сказала Стиви.

— Не слишком радуйся. Мои кулинарные таланты этим и ограничиваются.

Они продолжили есть. Стиви, чтобы поддержать разговор, спросила:

— О чем твой роман?

— Писатели никогда не рассказывают о том, над чем в настоящий момент работают.

— Но ты ведь еще не начал.

— Не важно. Замысел тоже считается.

— Почему нельзя рассказывать?

— Потому что разговоры уменьшают желание изложить историю на бумаге.

— А-а. — Стиви вернулась к стейку, но мысли ее продолжали кружиться вокруг того, что сказал Джадд. — Наверное, я тебя понимаю. Когда мне предстоит важный матч, я тоже не люблю говорить о нем. Например, рассказывать о своей стратегии или обсуждать шансы на победу. Я погружаюсь в свои мысли. Если высказывать их вслух — можно сглазить игру.

— А ты суеверная, — заметил Джадд.

— Раньше я об этом как-то не думала, но, видимо, это действительно так. — Она закончила есть и отодвинула пустую тарелку в сторону. — Я очень серьезно отношусь к своим матчам. Вот почему ваши статьи меня всегда так раздражали, мистер Макки. Ты надо мной постоянно потешался.

— Такой стиль хорошо продается. Я понимаю, что ты серьезно относишься к теннису. Может быть, даже слишком серьезно.

— К теннису нельзя относиться слишком серьезно.

— Разве? — Джадд поставил локти на стол и внимательно посмотрел на Стиви. В неровном свете свечи его лицо казалось моложе, но в то же время мужественнее. — Где же тогда дом, дети, семья?

— Если бы я была мужчиной, пришло бы тебе в голову задавать мне подобные вопросы?

— Может быть, и нет. Но… — его взгляд уперся в ее оголившееся плечо, — ты не мужчина.

Увлекшись стейком, Стиви совсем забыла, что нужно постоянно поправлять сползавшую блузку. Она быстро натянула ее на плечо. В этом загадочном освещении дорожка между грудями выделялась сильнее, кожа казалась более нежной и бархатистой.

Стиви, несколько встревоженная жарким взглядом Джадда и оборотом, который вдруг принял их разговор, постаралась вернуть беседу в прежнее русло.

— Все на свете, даже успех, имеет свою цену. Нельзя получить и семью, и карьеру.

— Некоторым это удается. Но не тебе. У тебя есть только теннис.

— И я чертовски хорошо в него играю, — с вызовом сказала Стиви.

— Согласен. Но если бы ты провела опрос среди спортивных журналистов, журналистов мужчин я имею в виду, и спросила бы их: «Что вы считаете самой отличительной чертой теннисистки Стиви Корбетт?» — как ты думаешь, что бы они тебе ответили? «Ее удар слева»? Черта с два! Они бы совершенно точно сказали: «Ее попка!» Просто у меня хватает честности и смелости вслух говорить то, о чем все только думают.

Стиви, грохнув стулом, быстро поднялась.

— Ты неисправим, Макки!

— Я всю жизнь это слышу. Начиная от моей первой учительницы и заканчивая Майком Рэмси не далее как сегодня утром. Он сказал… Стиви? — Джадд выскочил из-за стола и метнулся к Стиви. — Что с тобой?

— Ничего.

— Черт тебя подери, не надо говорить «ничего»! Что случилось? Болит?

Она несколько раз глубоко вздохнула.

— Иногда, если я слишком резко двигаюсь, вот как сейчас, начинает немного болеть.

Джадд положил ладонь ей на живот.

— Дать тебе твои таблетки? Да сядь ты уже, ради бога! Я принесу.

— Нет, не надо. Все в порядке. Уже намного лучше. — С дрожащей, но храброй улыбкой Стиви взглянула на Джадда. — Это всегда случается внезапно, но быстро проходит. Все нормально, правда.

Он нежно потер больное место.

— Ты уверена?

Стиви была абсолютно уверена в одном: если Джадд немедленно не перестанет ее поглаживать и не уберет руку с ее живота, ее колени вконец ослабеют от желания и она сама потянется к его губам.

— Уверена, — невнятно произнесла она.

Он пытливо заглянул ей в глаза, стараясь разобрать, правду ли она говорит, но руку все же убрал.

— Тебе лучше пойти наверх и прилечь.

— Глупости. Это был всего лишь небольшой приступ.

— От небольшого приступа, как ты выражаешься, губы не белеют.

— Будь так добр, отойди и дай мне убрать со стола.

— Ты что, с ума сошла? Оставь эту чертову посуду на завтра.

— Ни в коем случае. Твоя бабушка никогда бы мне этого не простила. Подвинься.

Джадд неохотно повиновался, бормоча под нос ругательства.

— Как часто у тебя бывают такие приступы? — спросил он, неся вслед за Стиви поднос, нагруженный грязной посудой.

— Один-два раза в день. Честное слово, тебе совершенно не о чем беспокоиться.

Стиви наполнила раковину мыльной водой. Передвигаясь по кухне, она то и дело натыкалась на Джадда.

— Макки, ты путаешься у меня под ногами, — наконец не выдержала она. — Будь послушным мальчиком, иди и поиграй во дворе. Или поработай над своим романом.

Джадд вышел из кухни, излишне громко закрыв за собой дверь. Раздраженным шагом он прошел через погруженные в темноту комнаты. Стиви солгала ему. Джадд отлично знал, что такое настоящая боль и как выглядит человек, испытывающий ее. Приступ Стиви явно был гораздо сильнее, чем она пыталась показать. Она что, считает его совсем дурачком?

— Небольшой приступ, черт возьми! — пробурчал он.

Стиви не желала признавать свою болезнь, так же как сам Джадд не желал признавать, что шорты в определенной их части стали ему несколько тесноваты. Но факт оставался фактом. Он был возбужден.

Теплая, нежная. Стиви Корбетт была самым приятным существом, которого Джадду когда либо приходилось касаться, а убрать руку с ее живота было, кажется, самой трудной задачей в его жизни. Он сам не знал, как ему удалось сдержаться и не потрогать ее грудь, чтобы еще раз убедиться в том, какая она мягкая и упругая одновременно.

Надо избавиться от этого наваждения. Надо не думать, забыть о том, как хорошо от нее пахнет, отвлечься от нестерпимого желания ее поцеловать. Джадд принес карточный столик с веранды обратно в столовую и установил его у окна. Затем поправил лампу, повернув ее так, чтобы свет падал прямо на столик. Переставил печатную машинку. Сложил бумагу в аккуратную стопку. Подумал немного и выровнял края, так чтобы стопка стала идеально ровной. Проверил ленту в печатной машинке. Переложил поближе карандаши и ластики, чтобы все было под рукой и не пришлось тянуться на другой край стола.

Затем постоял немного, обхватив себя руками и задумчиво глядя на стол.