Книга Романы Круглого Стола. Бретонский цикл - Полен Парис

Merlini в старейшей рукописи написаны той же рукой, что и все остальное произведение; поэтому позволить критикам объявлять вне канона все те места, которые подтверждают неугодное им мнение, значило бы дать им слишком много воли.

Александр умер в 1147 году, а сам Гальфрид Монмутский был возведен на епископское кресло в Сент-Асафе, в Уэльсе, в 1151 году. Естественно предположить, что именно в этом четырехлетнем промежутке он посвятил Vita Merlini Роберту Чесни, преемнику Александра.

Но (сказали бы те, кто хочет объяснить расхождения в легендах) пророков по имени Мерлин было двое: один – сын римского консула, другой – сын демона-инкуба; первый – друг и советник Артура, другой – обитатель лесов; тот прозван Благоуханным [Ambrosius], этот Лесным [Sylvester], или Диким. Historia Britonum говорила о первом, Vita Merlini – о втором.

Я вскоре дам объяснение всем этим персонажам-двойникам из бретонской мифологии; но особенно легко будет доказать тем, кто проследит развитие легенды о Мерлине, что Ambrosius, Sylvester и Caledonius (потому что шотландцам тоже требовался свой местный Мерлин) – это одна и та же фигура.

Побывав у Ненния сыном римского консула, а в Historia Britonum сыном демона-инкуба, Мерлин во французской поэме Робера де Борона станет одинаково мил и небесам, и аду. Он полюбит леса, то Каледонский в Шотландии, то Дарнантский и Брекегенский в Нортумбрии, то Броселиандский в армориканском Корнуае. Эта тяга к одиночеству не помешает ему часто появляться при дворе, быть добрым гением Утера и его сына Артура. Таким образом, Гальфрид Монмутский мог следовать легенде, которая превратила мать пророка в принцессу Деметии, а самого пророка в старости – в короля этой маленькой страны; тогда как продолжатели Робера де Борона придерживались континентальной традиции, заставив Вивиану держать его в плену в Броселиандском лесу. Но это раздвоение сюжета еще не значит, что действительно было два или три пророка по имени Мерлин.

Вкратце перечислим теперь, какие сказочные подробности добавлены в латинской поэме к тем, что уже содержались в Historia Britonum.

Мерлин теряет рассудок после битвы, в которой он видит гибель многих доблестных предводителей своих друзей. Городская жизнь его страшит, и, чтобы скрыться от всеобщих взоров, он углубляется в чащу Каледонского леса.

Fit silvester homo, quasi silvis editus esset.

[Стал он лесным дикарем, как будто в лесах и родился (лат.)].

Его сестра, королева Ганеида, посылает слуг на розыски. Один из них замечает его, сидящего возле родника, и ему удается привести его в чувство, произнося имя Гвендолоены и извлекая из арфы печальные созвучия:

Cum modulis citharae quam secum gesserat ultro.

[Звуком кифарных ладов, – ибо нес он кифару с собою (лат.)].

Мерлин соглашается покинуть леса и вернуться в город. Но скоро шум и суета толпы вгоняют его в прежнюю тоску: он хочет вернуться в лес. Ни слезы жены, ни мольбы сестры не могут его поколебать. Его заковывают в цепи; он плачет, он горюет. Потом внезапно, увидев, как король Родарх вытащил из волос Ганеиды запутавшийся там зеленый листок, он заливается смехом. Король удивлен и спрашивает причину такого приступа веселья. Мерлин согласен ответить при условии, что с него снимут цепи и позволят ему вернуться в леса. Обретя свободу, он сразу же раскрывает тайну своей сестры Ганеиды. Нынче утром она расточала ласки одному юному пажу на ложе из зелени, и один листик остался у нее в волосах. Ганеида настаивает на своей невиновности: «Как же верить хоть на малую толику, – говорит она, – словам безумца!» И чтобы доказать, как мало стоят подобные обвинения, она заставляет одного из придворных трижды переменить личину. Мерлин, отвечая на вопросы, предсказывает этому человеку три рода смерти. Предсказание исполняется, но гораздо позже[68], а пока что королева торжествует по поводу ложной мудрости ведуна. В романе о Мерлине мы найдем этот эпизод, ставший знаменитым.

Мерлин снова отправляется в лес. Видя, что он уходит, его жена и сестра как будто безутешны: «О брат мой, – говорит Ганеида, – что со мною станет, и что станет с вашей несчастной Гвендолоеной? Если вы нас покинете, нельзя ли ей поискать утешителя? – Как ей будет угодно, – отвечает Мерлин, – только ее избраннику лучше не попадаться мне на глаза. Я вернусь в день их бракосочетания и принесу свой подарок на вторую свадьбу».

Ipsement interero donis munitus honestis,

Dotaboque datam profuse Guendoloenam.

[Сам я, запасши даров почетных вдоволь, прибуду,

Чтобы богатой была невестой Гвендолоена (лат.)].

Однажды звезды указывают Мерлину, удалившемуся в лес, что Гвендолоена готовит себе новые брачные узы. Он собирает стадо ланей и коз, а сам верхом на олене приезжает к дверям дворца и зовет Гвендолоену. Пока она спешит к нему в превеликом волнении, жених выглядывает в окно и разражается смехом при виде большого оленя, оседланного чужаком. Мерлин узнает его, отламывает у оленя рог, мечет его в голову насмешнику, и тот падает замертво среди гостей. После этого Мерлин пускает оленя вскачь и устремляется в лес; но за ним погоня; водный поток преграждает ему путь; его настигают и приводят в город:

Adducuntque domum, vinctumque dedere sorori.

[В дом его отвели и в путах сестре передали (лат.)].

Не заметно, чтобы смерть жениха Гвендолоены была отомщена, и Мерлина по-прежнему почитают в народе и при дворе. Чтобы сделать ему сносным пребывание в городе, король дает ему развлечься и ведет его в самую гущу торжищ и ярмарок. Тут Мерлин снова дважды начинает смеяться, и королю хочется знать, в чем причина. Мерлин согласен отвечать все на тех же условиях: его отпустят в любезный его сердцу лес. Сначала он не мог без смеха смотреть на нищего, куда более богатого, чем те, у кого он просил милостыню, ибо он попирал ногами несметное сокровище. Затем он посмеялся над паломником, покупавшим новые башмаки и кожу, чтобы позже латать их, тогда как смерть поджидала его через несколько часов. Эти две сцены мы находим в романе о Мерлине.

Будучи во второй раз отпущен в лес, пророк утешает сестру и уговаривает ее построить на лесной опушке дом о семидесяти дверях и семидесяти окнах; сам он придет туда вопрошать звезды и вещать о грядущем. Семьдесят писцов будут записывать все, что он изречет.

Когда дом построен, Мерлин начинает прорицать, а писцы записывают все, что ему угодно возгласить: