Книга Если что я (не) умру - Юлия Никитчук

этих слов что-то изменилось. Дело было не в самих словах, а в человеке, который их произнёс. Не знаю как, но я почувствовала, что на этот раз всё будет иначе. Я рассказала, что меня беспокоит. Мы вместе решили, что требуется лечение, и я стала оформляться. За пару минут до этого, другой врач хотел направить меня в больницу, в которой я лежала в первый раз (эта была случайность), потому что в этой не было какого-то оборудования. И эти пару секунд, пока дело решалось, я про себя шептала: «Только не Слизерин! Только не Слизерин!». В конце концов, А. Н. сказала, что если будет нужно, оборудование привезут, и я вздохнула с облегчением. А. Н. не стала моим лечащим врачом, но на протяжении всего лечения я чувствовала её ненавязчивое присутствие. В тот момент я была очень дикой, решив отстраниться от всех и просто перетерпеть лечение, как терпят головную или зубную боль. Просто пережить это, забыть всех и уйти, возможно заново рождённой. Но я растаяла. И хоть мне были приятны эти люди, я могла забыть их всех, но не её. Первое время я была в общей палате, чтобы за мной могли понаблюдать в социуме, но уже через несколько дней меня перевели в двухместную палату. Не смотря на все удобства, я дико хотела домой и у меня всё ещё были опасения, связанные с предыдущей больницей. Например, я думала, что меня могут не отпустить домой очень долго. Это было не так. Я могла уйти в любое время, но делать этого не рекомендовалось. И тем не менее, сразу после того, как мне подобрали лечение и я почувствовала себя лучше, я ушла. Была эйфория. Было ощущение, что больше в больнице мне делать нечего, что дальше я справлюсь сама. И какое-то время я действительно справлялась, но потом что-то пошло не так. Я плохо помню, когда и с чего это началось. Такое не могло произойти в одночасье, но по ощущениям всё так и было. Я слишком долго принимала таблетки, не меняя их и не консультируясь с врачом, и они просто перестали работать. От побочных эффектов я начала сильно поправляться и из-за этого не могла никому показываться на глаза. Даже прийти к врачу и сменить лекарства стало невозможным. Меня накрыла депрессия и безысходность. Именно тогда мы (родители и я) связались с А. Н. по телефону, и она сменила мне препараты, благодаря чему я почувствовала себя лучше и через какое-то время смогла прийти уже к ней на приём. Всё это было не так быстро, как может показаться. Прошло лет 5, прежде чем я снова решилась лечь в больницу.

P.S. Эта больница отличалась от первой кардинально. Здесь меня не только не игнорировали, но и были очень вежливы. Зная, что я не ем мясо, мне просто не клали его в тарелку. Я, конечно, догадываюсь, чьё это было распоряжение, но тем не менее. Другие пациенты были вполне адекватны и не нагнетали обстановку. У нас в отделении был популярен С. Кинг, многие его читали. Интересно, это о чём-нибудь говорит? В общем, мне было комфортно, насколько это вообще возможно в больнице. Одна медсестра сказала, что мне ещё понравится тут. Тогда я подумала, что быть такого не может, а потом поняла, что она оказалась права. В больнице тоже бывает уютно и тепло, если это хорошая больница и в ней хорошие люди. Эта больница и это отделение были именно такими.

…

Из неопубликованных разговоров:

– Некоторые люди не читают ужастики и фэнтези. Они закрывают книгу со словами: «Там всё неправда!». Как будто в «Анне Карениной» всё прям по реальным событиям! Я считаю, что есть хорошая и плохая литература, но не может быть один жанр ниже другого.

Глава 24

Работа с психологом 2

Все мы остаёмся детьми, сосланными во взрослую жизнь. (с)

Мы выяснили, что все мои страхи (кто бы сомневался!)из детства. В три с половиной года мои родители уехали на месяц на заработки, и я осталась с бабушкой. Я была слишком маленькой, чтобы понимать, почему они уехали, куда и когда вернутся. Не помню, чтобы кто-то мне это объяснял. А когда ребёнок не знает, почему уехала мама, он начинает додумывать сам. И поскольку думать о таких сложных вещах, как работа в этом возрасте он не может, он думает, что мама уехала, потому что с ним что-то не так. Он, должно быть, плохой. Я так и думала. Причём, периодически думаю до сих пор. До этого я не знала почему, а вот теперь кое-что становится ясным. Я тогда очень скучала. И именно тогда, живя с бабушкой, мой дядя стал меня пугать, переодеваясь в чудовище.

Мне было так страшно, что я никому об этом не рассказала. Только стала писаться по ночам. А когда мама приехала, не отпускала её ни на шаг и очень боялась, что она снова куда-нибудь исчезнет. Мама – это безопасность, которой у меня в нужный момент не было. Впрочем, были и другие моменты, когда эта безопасность была, но обычно мы запоминаем то, что больше всего болит. Моё детство было хорошим, но оно было отравлено страхом, и я думаю, это в большей мере негативно повлияло на меня. Я боялась всего на свете и была довольно подозрительной. Даже не знаю, почему я никому не рассказала про «чудовище». Мне просто не пришло это в голову. Гадать сейчас нет смысла, но родители всегда были открыты и готовы меня выслушать. Я знаю это сейчас, но знала ли тогда? Не уверенна. Мне казалось, что меня бросили и что у всех есть мамы, кроме меня. До сих пор помню это чувство: смесь одиночества и отвергнутости. Всё было не так, но детскими глазами я воспринимала это по-своему. Очень по-своему. Мне нужны были разговоры и объятия. Объяснения и любовь. Я не чувствовала этого именно в тот отрезок времени. Появились страхи. И «чудовище» – самый маленький из них.

P.S.

– Как у тебя дела с вегетарианской едой в больнице?

– Повар удивлённо на меня посматривает, но всё в порядке.

– Ну что ж, пусть расширяет свой кругозор.

Этот невинный диалог (и многие другие) дали мне понять, что мой психолог всегда (в разумных пределах) за меня. До этого я получала сигнал о том, что другие люди, может быть, чего-то не понимают, не знают и делают какие-то вещи (даже