Книга Самоубийственное лето - Владимир Алексеевич Колганов

придётся возвратить в бюджет». Но ведь лишают четырёх тысяч в месяц! Я, понятное дело, возмутился, а мне говорят: «Таков закон».

Старичок от расстройства чуть не плачет, я успокоил его, как смог, а он продолжает свой рассказ:

– Ну что тут делать? Стал писать в разные инстанции – в Госдуму, в Пенсионный фонд, в правительство. Наконец, получил ответ из Минтруда. И вот что, злыдни, пишут. Будто доплаты к пенсии предназначены для компенсации… – тут он достал из потрёпанного портфеля какую-то бумагу: – Ну да, здесь так и сказано: для компенсации инфляционных издержек. А вот я, как работающий пенсионер имею для этого все возможности и на помощь государства не могу рассчитывать, – старичок вдруг схватил меня за грудки и закричал: – Это как же я их компенсирую, эти проклятые издержки? Из каких, скажи на милость, средств?

Денег ему, что ли, дать? Это была самая первая мысль, а потом вот о чём подумал: я мечтаю о том, чтобы осчастливить всё человечество, а тут человек, притом коллега по перу, попал в такую передрягу. Самое интересное в том, что не старичок эти издержки создавал, но почему-то должен сам их компенсировать.

Записал я телефонный номер старичка, постарался как-то обнадёжить и пошёл. Пошёл на это проклятое ток-шоу – а проклятое потому, что говорят о чём угодно, только не о том, что народу надо, что его особенно волнует.

Ну вот добрался наконец до места назначения, гримёрша подправила мне личность – хотя чего там подправлять в моём-то возрасте. Вхожу в зал и никого не узнаю – кое с кем из театра и кино знаком, а этих в упор никогда не видел. Может, только поклонников Анны пригласили? В общем, рассказал я им байку про похотливого шейха, все посмеялись, стали задавать вопросы, а когда тягомотина эта мне изрядно надоела, я и говорю:

– Вот вы сидите тут, хохочете, а у подъезда телецентра плачет от горя старичок.

И рассказал его печальную историю… Что тут началось! Кричат наперебой, а тон задают ведущие ток-шоу:

– Чего вы от нас хотите? Скинуться на помощь обиженному – это мы можем. Но нельзя же обсуждать в эфире то, что широкую общественность нисколько не волнует.

– Как это не волнует? Кто-то дурацкие законы сочиняет, а пожилой человек вынужден страдать.

Ведущий объявил перерыв на рекламу, а мне предложили покинуть телецентр – я, видите ли, нарушил договорённости, согласно которым говорить можно только по заданной тем, да и то, если ведущий разрешит. Судя по всему, на этом моя миссия закончилась, так толком и не начавшись.

Глава 12. Закрытая линия

До того меня эта чиновничья дурость возмутила, что, придя домой, тут же сел писать письмо. Всем понятно, что письмо того старичка до президента не дойдёт, разве что на Открытую линию пригласят страдальца, что почти невероятно. Так что будут морочить ему голову чиновники, пока с голодухи не помрёт… А вот мне не посмеют отказать – как никак на Западе мои книги издают большими тиражами, правда, на английском, на французском, ставят фильмы по моим сценариям. Пусть попробуют мою жалобу заволокитить! И только дописав её сообразил, что у меня в кармане туз, тот самый, с которым познакомился когда-то на Бали – он-то и устроит мне встречу с президентом. Ну а предлог нашёл такой, что не посмеют отказать! Ведь литература у нас на последнем издыхании, ну так и надо сделать всё возможное, чтобы вернуть писателя на Родину. Бизнесменов привлекают амнистией капиталов, а мне никакой морковки и не надо – сам приеду хотя бы для того, чтобы ещё одному старичку помочь. «Туз» мне не отказал, только предупредил, что на всё про всё мне выделено полчаса, а там уж, как решит президент. Это что же – раньше выгонит?

И вот наконец добрался до Кремля. Единственный раз здесь побывал много лет назад, ещё при Сталине. Отец достал мне приглашение на Новогоднюю ёлку – я отнекивался, но, раз уж оказана такая честь, надо соответствовать. Маму туда, конечно, не пустили, пришлось ей ждать окончания представления в фойе – хорошо хоть не на улице, не на морозе. Когда я вошёл в разукрашенный гирляндами зал, первая мысль была: зачем пришёл и что мне делать? Ну разве что ждать, когда дадут праздничный набор – такой пакетик с вкусными конфетами. Впрочем. вкусные или нет, уже не помню. Помню только Деда Мороза и Снегурочку, а вот посетил ли этот праздник Сталин – убей бог, не могу сказать, то ли было, то ли не было. Вождя я увидел уже в мае, а дело было так.

Отец с утра уехал на завод – ему идти впереди праздничной колонны, а мама, приготовив всё к обеду, предложила погулять. Вышли на Пушкинскую площадь, а дальше не пройдёшь, поскольку вся улица Горького запружена колоннами демонстрантов. Я взмолился: «Пойдём вместе с ними!» Мама попросила кого-то из дружинников, которые следили, чтобы не проникли в ряды демонстрантов посторонние, и нас пустили, даже документов не стали проверять. Так мы дошли до входа на Красную площадь – там теперь Иверские ворота возвели, так себе новодел, и вот уже вижу вдали стены древнего Кремля… Тут все закричали: «Сталин!», а я, хоть и высокий был не по годам, ничегошеньки не вижу. Тут мама попросила какого-то дядьку, тот поднял меня на руки, и я увидел вдали крохотную фигуру вождя – в белом кителе он стоял на трибуне Мавзолея в окружении соратников.

Но дело совсем не в этом. Через несколько лет, когда на троне восседал Хрущёв, мы с мамой снова решили проделать ту же штуку, присоединиться к демонстрантам, но не тут-то было. На краю тротуара – милицейский кордон, а до самой колонны ещё метра два. Так и вернулись мы домой не солоно хлебавши. Ещё через несколько, уже при Брежневе, я первого мая тоже вышел к улице Горького, как раз напротив гостиницы «Минск». Участвовать в демонстрации не собирался, но решил посмотреть, как оно теперь. И вот что вижу: по самой середине улицы идёт колонна демонстрантов, словно узкий такой ручеёк, до них метров пять по моим оценкам, а на тротуарах полным-полно милиции. Тут даже псих закоренелый не рискнёт прорваться.

К чему это я? Да всё к тому же: другие времена – другие нравы. Поэтому, когда мне рассказывают про кровавый сталинский режим, я этим словам не очень доверяю, да и мои родители об этом ни словом