Книга Тени Амиран. Белый рыцарь для ведьмы - Александра Мурри

отоспалась, доделала заказы.

На улице лило словно из ведра, так что сидела дома.

Параллельно делам обдумывала план отхода, как лучше запереть жилье, что куда отнести на хранение, чтобы не отсыревало... У друга оказались неплохие идеи, да и связей у него в окрестных деревнях больше, чем Аги могла бы подумать.

Аги же рассказала ему о безымянном поселении в высокогорье, на три дома, два из которых пустовали.

На высоте двух с лишним тысяч метров над уровнем моря. На скалах, окруженный лишь кряжистыми деревцами, что вцепились в эти скалы корнями, обдуваемые холодными ветрами под палящим солнцем.

Там жили козы. И козлы.

Бараны еще, с загнутыми спиралью рогами.

И одна семья, которая за ними присматривала. Женщина и мужчина за шестьдесят и дочка их, ровесница Аги. Познакомились, когда еще мама Анника жива была и устраивала вылазки к черту на кулички за редкими травами, которые и росли-то лишь в специальных условиях, возможных только у черта на куличках.

Много позже, когда Аги сама поднаторела в мудреной науке травничества, стала почти каждый год летом подниматься туда одна.

Любила эти походы. И никому о них не рассказывала. Никого с собой не брала.

Пришло время изменить традиции.

Ее план — отсидеться. По крохам вычленяя информацию из массы того ненужного, что несла вода, анализируя и сопоставляя, Аги сделала вывод — и надеялась, что он правильный! — что тот конкретный островок в горах переживет катаклизмы почти что нетронутым. Так... потреплет, конечно, но несравнимо меньше, чем побережье и среднюю полосу.

Весьма обнадеживающе.

Так, в ленивом спокойствии, прошел день на одном конце деревни. В доме Аги, если совсем точно.

На другом же конце деревни, в амбаре, настрой только накалялся. Злые с похмелья мужики устроили настоящий обыск и обнаружили платок.

Черный, заляпанный и помятый платок Аги, который та частенько повязывала на голову, работая на полях. Чтобы волосы в глаза не лезли.

Платок застрял между двумя ящиками, порванный: он, видимо, зацепился, когда стерва уходила, и выпал из кармана.

Голова болела у всех, но ничего, Герда принесла рассолу.

Хорошо, что две тяжелые бутылки, втихую подсунуые ведьмой на общий стол, староста еще вечером догадался быстро прибрать с глаз. Не стоит никому это пить... Мало ли. Или отравит, или очарует. Может, если бы отпили вчера, сегодня уже себя бы не помнили!

Как будто мало голода и дождей, ею насланных!

Все ей мало!..

— Ясно ж, как белый день! Ведьма уморить деревню решила. Ведь в соседних-то и не льет столько, как у нас, и урожай какой-никакой собирают... У нас только все поганей некуда!

— Пригрели змею на груди, — согласились с Гердой, закивали мужики.

Они, значит, в центре облака, ведьмой вызванного, а остальные деревни по краям, им меньше достается.

Восприятие Аги, как дочки старого Эдвина, бывшего стража и доброго знакомого старосты Алоиза, окончательно отступило. Забыли, как она девчонкой по деревне бегала, сборы разносила, что мама ее, травница Анника, составляла.

Даже то, что перестарок по местным меркам, что одинока и бездетна, что огородом не занимается, что волос черный и глаз темный... все оборачивалось против нее.

Осталось лишь одно — иная, опасная.

Ведьма. Злая Баба-Яга из старых сказаний, в конкретном случае — Баба-Аги.

— Стража она опоила. Он вышел на след. Видимо, там, в Ордене, поняли, что ведьма замыслила, и прислали... а он попался.

— Дорис видела, как она к нему в таверну в Высоких холмах пробралась! — снова Герда, со слезами на глазах, переживает, добрая женщина. — Чуть не голая, одета в срам один, тело размалевано... Соблазнять и искушать его ходила, зельями темными разум дурманить.

— И удачно сходила, как видим! Страж совсем заморенный!

— Ордену не одного стража присылать надобно было, не хватило его сил. Уж если бы десятку прислали!.. А так...

— Самим надо идти! — пришли к общему выводу.

Уверенности в своем праве на суд добавлял скомканный платок. Грязный, жалкий, он будто бы с упреком взирал с середины стола на обступивших его людей.

— Я кликну Грейма с холмов, он не подведет. И собаки пригодятся, и сыновья его лишними не будут.

Сыновья Грейма — все пятеро — слыли местными охотниками за головами. Аги всегда-то держалась от них подальше. Те считали ее заносчивой выскочкой, а то и нежитью, слишком много себе позволяющей.

Будут лишь рады прекратить затянувшийся нейтралитет.

«...показать ведьме ее место!» — слова старшего брата, однажды брошенные Аги в спину.

— Не опоздаем? Сколько им добираться?

— К вечеру будут. И надо не из деревни идти... Спугнем раньше времени. А вокруг да со всех концов.

— А зерно-то она куда дела? Может, спросим сначала? — предложил мужик из Малого совета деревни.

— Как поймаем, тогда и спросим. А без подмоги к ней идти, в одиночку... Одурманит она тебя!

Олаф, силушка дурная которого, щедро сдобренная пивом, давно выхода искала, осклабился:

— Поохотимся на ведьму?

Собравшиеся загалдели, поддерживая. Адреналин нарастал, сомнений в собственной правоте не возникало.

— Избавимся от напасти, холеры проклятой, — старейшина Алоиз поднялся, решительно настроенный собирать и вести за собой всех. Его мнение среди деревенских имело решающий вес.

Он свой, такой же, как они.

Ему доверяют.

И никому в голову не придет, что жена его, добропорядочная и понятная до последней морщинки на круглом лице Герда, и мужа, и всю деревню дурит.

Платок ведьма обронила в поле. Герда, глазастая, подобрала — как знала, что пригодится!

Нужны ей были деньги, нуж-ны! Позарез! Еще по ранней весне, когда о грядущих дождях и думать не думали, и знать не знали.

Кто мог предвидеть, что все так обернется?!

Тогда-то и пришел слушок, о купце, что не прочь зерно приобрести для путешествия какого-то. Да не просто приобрести, а чуть ли не по двойной цене! Срочно!

Староста Алоиз обронил, что жаль, мол, им продавать нечего, запасов впритык...

Герда и услышала. И озаботилась. Устроила все шито-крыто, даже муж ничего-то не заметил. Никто. Как казалось до недавнего времени...

Ведьма что-то поняла. Недаром про зерно то и дело выспрашивала, издевалась. Герда весь сон потеряла, измучившись в страхе.

Никому-то под плети неохота.