Книга Во времена Саксонцев - Юзеф Игнаций Крашевский

какие сделки с совестью не вдавался. Его суждение о делах Речи Посполитой было неумолимо строгим, правдоречивым и открытым без оглядки на людей.

Те, что в совести не чувствовали себя чистыми, а таких в то время немало уже было, к сожалению, избегали Горского, потому что он их без обиняков упрекал в ошибках и провинностях. Но этому не помочь, обходили пана стольника, кланялись ему, но неохотно завязывали разговор.

Было известно, что Горский при жизни Собеского был ему верным приятелем, но недругом королеве, а когда дошло до явного конфликта между матерью и сыновьями, он отступил от Собеских и на элекцийном поле с большинством голосовал за Конти.

Его прибытие в Малопольшу и Краков имело целью убедиться там, как обстояла саксонская элекция и какие надежды мог иметь французский кандидат.

Совсем новым для пана Захария выдался этот польский шляхтич, трезвый, спокойный, в убеждениях твёрдый, неамбициозный и на вид очень холодный…

– Не берите с него примера, – сказал ему спрошенный Халлер. – Подобных пану Горскому у нас насчитывается мало.

На следующий вечер за ужином Витке оказался с ним вместе у гостеприимного стола хозяина. Горский с ним познакомился и с большим любопытством стал спрашивать о курфюрсте. Витке явно хвалил его и превозносил, а стольник терпеливо слушал.

– Вы прославляете его великую силу, – сказал он потом, – а мы ей радоваться бы должны, потому что нам господин нужен, который бы много эсцессов мог укротить, но тут препятствие. Редко кто использованию силы умеет положить границы и закон захочет уважать, когда его безнаказанно нарушить может. У нас же, что стоим на страже не только прав, но привыкли к нашему обычаю, несколько сот лет продолжается невозможное своеволие. Начиная с Батория, все наши паны пытались прибавить себе власть, а нам свободы сократить, а увеличили только беспорядки и бунты. Может, излишние вольности у нас действительно следовало забрать, но кто их вкусил, нелегко отказывается. Кто покусится на absolutum dominium, услышит будто бы pereat mundus, vivat iibertas![7]

– А, пан стольник, – вставил Халлер, – ты хвалишь эти идолопоклоннические вольности?

– Я? – ответил Горский с улыбкой. – Не хвалю, не осуждаю, говорю, что вижу. Желаю добра Речи Посполитой, не могу уважение законов порицать, потому что закон законом и его следует не нарушать, но поправлять, если есть злом. Это нужно внушить курфюрсту, чтобы его в небезопасную коллизию не втянуло, он не знает нас. Те, что собираются его познакомить с Речью Посполитой, вроде бы не все добросовестные.

Спустя минуту молчания Горский повернулся к Витке.

– Si fabuia vera, – сказал он, – потому что на высоко стоящих клевета легко сливается, говорят, что курфюрст слишком вспыльчивый, и хотя имеет жену, любовниц не скрывает, и постоянно их меняет. У нас ему это ни сердец, ни уважения не приобретёт.

Витке сильно зарумянился.

– Он молодым был, но сейчас подходит возраст, когда должен сдерживаться. Он много путешествовал, насмотрелся примеров того легкомыслия на королевском дворе в Париже. Заразу подхватить легко.

– Это так, – прибавил стольник, – чем с большей высоты течёт, тем опаснее. Прибывая в Польшу, он должен отказаться от этого, потому что там, благодарение Богу, и женщин не найдётся, которые бы захотели позора.

Не желая дольше о том говорить, Захарий перевёл разговор на богатства курфюрста, его щедрость и славу двора, наконец, на рыцарские качества.

– Мы слышали, – сказал Горский, – якобы на войне с турками он вовсе успеха не имел.

Наученный Витке назвал это завистью и предательством, а Горский, покачав головой, умолк.

– Не отталкивая вашего курфюрста, – отозвался он, – за которого я не голосовал, опять должен заметить то, что для нас более безопасным есть пан, который прибывает издалека, чем тот, который на границе имеет наследственные земли. Легко ему с саксонцами нами предводительствовать и постоянным своим войском наши свободы притеснять.

Так взаимно Витке и стольник изучали друг друга в течение вечера, причём саксонец узнал много вещей, о которых понятия не имел. Всё более удивительной казалась ему эта Польша… её шляхта, свободы и обычаи… Было, о чём подумать. Он уже делал вывод, что курфюрст вовсе эти вольности уважать не думал, но ловко смолчал и без огласки, что постепенно обратит их в ничто. Выдал это, говоря с ним, Мазотин, навели на заключение и другие указания. Что из этого могло получиться? Отгадать было трудно.

Горский, который в действительности не имел в Кракове никакого дела, объявил, что хочет тут остаться на более длительное время, чтобы быть ближе к текущим делам.

Поскольку каждый день к нему наплывало множество особ, а Халлер знал о том, что делалось у стольника, Витке также много этим воспользовался.

Мазотину он обещал давать отчёт со всего, что здесь увидит и услышит, представляющее интерес для курфюрста; поэтому через пару дней он должен был сеть за письмо, хотя к письму имел великое отвращение, и как купец значение документа знал хорошо и боялся его. Из Кракова до Дрездена регулярных почты не было, саксонцы, уже присланные сюда на разведку, почти каждый день высылали рапорты, поэтому с пересылкой писем было нетрудно… Той же самой дорогой Витке должен был их получить.

Вечером практически ежедневно стольник Горский, который вращался в разнообразных кругах, приходил из города, возвращаясь к Халлеру где находился и Витке… На руку это было немцу, потому что от него легче всего он мог узнать, о чём в городе и в замке прибывающие господа советовались и диспутировали, и как обстояло дело курфюрста. Горский интриг, тайных работ вовсе не понимал, считал их нечестными, не скрывал, поэтому, о чём слышал, и что думал. Захарий от него легче всего мог узнать, как тут складывались приготовления к коронации, и что привозили с собой в Варшаву из Ловича приезжающие господа.

Стольник говорил открыто, что, хотя Конти был законно избранным королём и имел за собой много могущественных людей, с трудом сможет удержаться против Августа, потому что горстка его сторонников с Пребендовскими и епископом Денбским во главе была непомерно подвижной и дерзкой, скрупулёзного уважения закона знать не хотела и шла силой… Конти тем временем тянул и денег не посылал, когда саксонец покупал всё новых приятелей, которые отступали от француза.

Примас был главной силой, на которую рассчитывали сторонники Конти, а, говоря о нём, стольник только из уважения к архиепископскому и кардинальскому сану воздерживался от суждения о характере прелата.

Ревностный католик, человек очень набожный, Горский, который каждый день начинал со святой мессы у Панны Марии, а заканчивал стоя вместе с челядью на коленях и молясь