Книга Люди на войне - Олег Будницкий

Пожар Москвы неизменно трактовался как патриотический акт: «Опустошение Москвы и ее сожжение — результат патриотизма народа, который во имя защиты родины шел на громадные жертвы, уничтожая все жизненные средства, чтобы они не достались неприятелю»; «Пожар Москвы в 1812 г. после занятия ее французами был проявлением патриотизма со стороны населения столицы „Пусть лучше сгорит, но не достанется врагу!“ — вот лозунг, которым они руководствовались. Это было совершенно аналогично тому, что делали крестьяне той полосы России, которая была охвачена вторжением наполеоновских полчищ, когда они сжигали деревни, стога сена, скирды, хлеба».

Во всех случаях те или иные положения подкреплялись цитатами из установочного выступления Сталина 3 июля 1941 года.

Особая роль в войне на «историко-пропагандистском фронте» принадлежала Е. В. Тарле. Он одним из первых откликнулся на выступление Сталина 3 июля, причем, в отличие от большинства коллег, темой его статьи «Война отечественная, война освободительная», опубликованной в «Известиях», стали отмеченные вождем международные аспекты войны и перспективы освобождения Европы.

Сталин в своей речи говорил:

Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма. В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами.

Три дня спустя Тарле в газетной статье писал:

Второй раз в нашей истории освобождение русской земли от вторгнувшегося неприятеля перерастает, можно с уверенностью сказать, в освобождение Европы, наша вторая отечественная война уже сейчас в глазах порабощенных народов стала началом великого всеевропейского освобождения. И это освобождение коснется не только тех народов, которые подверглись непосредственному военному нападению и были раздавлены, но и тех, которые пали жертвой внутренней измены и которые, стиснув зубы, ждут возможности выпрямиться во весь рост и расплатиться сполна с гитлеровскими наемниками, поставленными править ими и шпионить за ними. Но и этого мало. Близятся сроки, когда эта война окажется войной освобождения также и для самого германского народа.

Но не только выступления Сталина оказывали влияние на тематику публикаций Тарле и на трактовку им ряда исторических событий. Можно допустить, что случалось и наоборот. Основания для подобного предположения дает заметное сходство не только некоторых идей, но и лексики, используемых в статье Тарле «Война отечественная, война освободительная» и в речи Сталина накануне 24‐й годовщины Октябрьской революции 6 ноября 1941 года.

Если Тарле пишет, что «Гитлер и его головорезы осуществляют сознательный, планомерный, обдуманный возврат к самым темным и варварским временам раннего средневековья», то Сталин говорит о «средневековых еврейских погромах» и называет гитлеровскую партию, помимо прочего, «партией средневековой реакции».

В статье историка читаем:

Вся континентальная Европа состоит либо (в подавляющем большинстве случаев) из государств, растоптанных, разграбленных, измученных голодной военной саранчой, которая была на них брошена гитлеровской шайкой, — либо из сообщников и соучастников гитлеровских преступлений, надеющихся поживиться в случае победы и утверждения господства германского фашизма.

В речи вождя та же мысль звучит так:

Немецкие захватчики поработили народы европейского континента от Франции до Советской Прибалтики, от Норвегии, Дании, Бельгии, Голландии и Советской Белоруссии до Балкан и Советской Украины, лишили их элементарных демократических свобод, лишили их права распоряжаться своей судьбой, отняли у них хлеб, мясо, сырье, превратили их в своих рабов, распяли на кресте поляков, чехов, сербов и решили, что, добившись господства в Европе, они могут теперь строить на этой основе мировое господство в Германии.

Тарле называет Гитлера «презренной карикатурой на Наполеона», Сталин говорит, что Гитлер «походит на Наполеона не больше, чем котенок на льва».

Наконец, самое важное в контексте нашей темы: Тарле противопоставляет Наполеона Гитлеру, подчеркивая, что, в отличие от «гнусного, чудовищного ига», наложенного на европейцев «немецко-фашистскими извергами», «владычество Наполеона в покоренных странах было ознаменовано не только деспотическим самовластием, но и некоторыми реформами, имевшими, безусловно, прогрессивное значение в то время». Сталин высказывается в том же духе, но еще резче: «Наполеон боролся против сил реакции, опираясь на прогрессивные силы, Гитлер же, наоборот, опирается на реакционные силы, ведя борьбу с прогрессивными силами».

Если в предыдущих фрагментах можно говорить о совпадении, о том, что и Тарле, и Сталин используют расхожие образы и общие места, то здесь случайность исключена. Сталин, как показал О. Н. Кен, контролировал работу историка над биографией Наполеона и вынудил его в предвоенные годы внести существенные коррективы в трактовку исторической роли Бонапарта. Если в первом издании книги (1936) читателю предлагалось подумать, «в чем Наполеон явился „завершителем“ революции, а в чем — ее ликвидатором», то во втором издании (1939) автор уже безоговорочно утверждал, что Наполеона «ни в какой степени нельзя считать „завершителем“ революции, а с полным правом необходимо считать ее ликвидатором». В рамках европейской политической традиции, по наблюдению О. Н. Кена, «Наполеон сближается с Луи-Наполеоном, с „бонапартистской контрреволюцией“, так что естественным оказывается вопрос (формулируемый Тарле в издании 1939 г. — О. Б.): „В каком же отношении стоит этот бонапартизм к современному фашизму?“».

Поэтому слова Тарле о прогрессивных реформах Наполеона в цитированной выше газетной статье (если они, конечно, не были согласованы с заказчиком) были некоторым отступлением от прежней указанной ему линии. Как бы то ни было, теперь Сталин де-факто санкционировал и даже усилил «новую старую» линию в оценке историком Наполеона. Противопоставление Наполеона Гитлеру станет одним из лейтмотивов текстов Тарле, созданных им в годы войны.

Как убедительно продемонстрировал О. Н. Кен,

война с Германией побудила Тарле радикально пересмотреть взаимоотношения бонапартизма с «современным фашизмом». Во введении к изданию 1942 года Тарле развернул позитивные характеристики личности («ясный и светлый ум» и др.) и деятельности Бонапарта, присутствующие в первом варианте. В новом введении был впервые развит тезис не только о революционной, но и цивилизующей роли наполеоновских завоеваний.

Речь шла у Тарле о таких нововведениях наполеоновской власти на завоеванных территориях, как

установление строгой законности в судах и администрации , равенство всех граждан перед гражданским и военным законом, правильное ведение финансовых дел, отчетность и контроль, расплата звонкой монетой за все казенные поставки и подряды, проведение прекрасных шоссейных дорог, постройка мостов и т. д.