Книга Девушка пела в церковном хоре - Мастер Чэнь

– Не-ет.

– Я тоже – но сейчас-то почему нет? А вдруг? От талантов страна содрогается, как готовый к бегу конь, – вы чувствуете? Будет что-то невообразимое – взлет, полет, и главное, что теперь это будет наш полет. Наша очередь.

Какие же у нее огромные глаза, подумал я, – и как хорошо, что я знаю, что они бледно-зеленые, а в темноте светлые глаза другие, они…

– Вы так убеждены, что вам будет место в этой вашей великолепной стае, – неуверенно сказала она.

– Оно там уже есть, – твердо сказал я. – И самое смешное, что не надо ничего делать – просто подождать. Седые бороды сами уйдут, зачем их нервировать. И кому же достанется их наследие…

– Да неужели же вам?

– А кому? Не мне. Нам. Лучшим. Лучше всех образованным. Готовым к чуду. Мичманам, молодым поэтам, открывателям будущего – которые куда умнее отцов. Вы не узнаете Россию. И мы – мы готовимся…

Вот этого нельзя было говорить ни в коем случае. И я начал поспешно бормотать что-то другое. Об умении ждать и умении слышать, как страна взрывает старые путы легким напряжением выросших мышц.

Ей было интересно, я это видел. Она наклонила вбок голову в белом монашеском куколе – с иронией, с насмешкой. Но одновременно она чуть вытянула эту голову ко мне. Что-то ее возмущало, что-то смешило, но…

– Пожалуйте в шлюпку, моя прекрасная Вера, – раздался над ухом баритональный тенор Перепелкина.

И тут началась история, прогремевшая на всю эскадру.

Сам я, по понятным причинам, сцены этой не видел, но Илья передавал мне ее во всех подробностях потом не раз (и не без удовольствия).

Началось все с того, что он постучал в командирскую каюту, куда Лебедев удалился некоторое время назад, давая этим заодно общий сигнал, что развлечения надо потихоньку сворачивать.

И там Илья, во-первых, застал Блохина – чрезвычайно мрачного, и Лебедева не веселее своего помощника.

Командир стоял у иллюминатора, куда уплывал дым его сигары, и движением руки указал Перепелкину пока помолчать.

– Но я не слышал о таком приказе адмирала, – заметил, продолжая разговор, Лебедев, даже не глядя на Блохина.

– Мне сказали сегодня об этом на «Ослябе», – прогудел баритон Блохина. – Приказ адмирала издан был вчера.

Но Лебедева сбить было не так и просто:

– Что значит – вам сказали на «Ослябе»? Я командир этого крейсера, вы – мой старший помощник. До вас такой приказ официально, вчера или сегодня, дошел или нет?

– Нет, – чуть повысил голос Блохин. – Но вы же знаете, что Бешеному Быку это не объяснить.

Тут Лебедев резко вскинул руку с сигарой – как будто Илье было неизвестно, как на флоте зовут Рожественского. Да все это знали.

Возникла пауза.

– Господин лейтенант, без сомнения, вы ко мне по тому же делу, которое мы сейчас с Константином Платоновичем обсуждаем, – наконец повернулся к Перепелкину командир. – Видите ли, как… Оказалось, что по эскадре вчера был отдан адмиральский приказ – после шести вечера прекращать всякие сношения между кораблями. И сам же я его фактически нарушил, привезя сюда Веру Николаевну.

Да-да, это сделал сам Лебедев, потому что это же был Лебедев: он сел в катер, явился на госпитальный «Орел», чтобы пригласить в гости невесту одного из офицеров своего корабля. Не говоря о том, что старшего врача на «Орле» не было, Лебедев попросил о разрешении на отъезд у дежурного врача…

И я до сих пор благодарен этому человеку за его эскападу – точнее, за те несколько минут на корме, на балконе, когда Вера слушала мои сбивчивые речи о стране, изготовившейся к рывку.

– То есть я отвечаю за эту историю самым особым образом, – задумчиво продолжал Лебедев. – Потому что я туда прибыл в шесть вечера, то есть как раз и нарушил вот это самое. И теперь возникает вопрос… сейчас ведь за полночь?

Перепелкин попробовал что-то сказать, но ему не дали:

– Вы же понимаете, лейтенант, что ночевать она у вас в каюте не будет, даже если выселить вас при этом на палубу. Это уж будет слишком, нельзя и предложить. Я бы отдал ей свою каюту, но…

– Но это еще хуже, – прозвучали два голоса: к тенору Лебедева присоединился баритон Блохина.

– В таком случае катер – это громко, звук пойдет по воде, а вот шлюпка-шестерка… – подсказал мой друг.

Вот так, через несколько минут после этого, начали составлять команду гребцов для Веры Селезневой. Понятно, что о матросах тут и речи быть не могло. Только офицеры и только добровольцы.

– Ну конечно же я, – в один голос сказали сам Перепелкин и мой бывший недруг лейтенант Веселаго.

– Конечно мы, – сказали мичманы Варзар и Селитренников, делая вид, что они не так уж много и выпили. Вера, в ужасе подняв пальцы к вискам, смотрела на них с сомнением.

Итого гребцов получалось уже четверо.

– И конечно же я, – сказал кто-то моим голосом, добавив: – Я не греб в море, но на Неве…

– И тогда вы дадите весло также и мне, потому что без дела сидеть скучно, – сообщила нам сама Вера, наслаждавшаяся каждой секундой этой процедуры. – Сяду гядышком с господином Немоляевым, итого нас будет шестего, из которых четвего будут ггести уже по-настоящему.

Покраснел я яростно или нет – несущественно, потому что на палубе в тот момент было темно, и в темноте же осторожно скрипели блоки: нашу шлюпку тихо и воровато спускали на африканскую воду.

И тут Перепелкина командирским приказом оставили на «Донском» просто потому, что он заступал на вахту. Так что гребцов все-таки получилось четверо, а Вера осталась без дела.

Кончилась же эта история вот как: я лишний раз оказался на палубе флагмана, а через пару дней…

Хорошо, что командир дежурной миноноски обнаружил нас уже после того, как Вера благополучно взлетела ведьминской белой тенью на борт такого же белого «Орла», и хорошо, что этот командир не воспринял всерьез адмиральский приказ – в случае чего стрелять.

Я, как вы помните, не в первый раз оказывался лицом к лицу с бешеным адмиралом, но чтобы ночью (он вообще спит ли?)… И понятно, еще не слышал примерно следующих слов: таких помощников ему не надо, и он отошлет их для суда в Россию. Впрочем, слов еще было сказано очень много. Но не совсем мне. Я, лицо флоту постороннее, не существовал. Хотя тоже, за компанию, стоял, вытянувшись.

А дальше, как уже сказано, был приказ, точнее – два приказа:

«Габун, 16 ноября 1904 г., № 158.

Вчера 15 ноября сигналом подтверждено было запрещение посылать шлюпки на берег и между судами от наступления темноты до рассвета без особого моего разрешения…

В 1 ½ часа ночи задержана была шлюпка и на ней три гуляющие офицера: лейтенант Веселаго и мичмана Варзар и Селитренников.

Командиру крейсера 1-го ранга “Дмитрий Донской” капитану 1-го ранга Лебедеву тотчас был объявлен сигналом выговор. Офицеры, оказавшие столь явное неповиновение приказанию, направленному к охранению целости эскадры до прибытия на театр военных действий, подлежат преданию суду.