Книга Валентайн - Элизабет Уэтмор

Д.Э. говорит ему, что всегда заглядывает в унитаз, перед тем как сесть: она слышала, что водяные щитомордники влезают через канализационную трубу и лежат, свернувшись под бортиком. Одна девочка в Стентоне села ночью пописать, и четырехфутовая змея укусила её прямо в письку.

В письку? Джесси помирает со смеху. Да, смеется Дебра Энн. Она раздулась, как клещ. Д.Э. набирает воздуха в грудь и надувает щеки. Потом переворачивает кота на спину и шарит в его меху. Нащупав шишку, вытаскивает и давит клеща, раздувшегося, величиной с ноготь; он лопается и обливает кровью её пальцы.

Она говорит, что спрашивала гадателя – мама вернется к фейерверку четвертого июля? В следующий раз она принесет гадателя, чтобы Джесси мог задать свои вопросы. Заберет ли он свой грузовик у Бумера? Успеет ли вернуться домой и поудить в реке Клинч до того, как похолодает и рыба перестанет клевать? Рассказывает ему, что все время ходит в библиотеку на колесах, и две пожилые дамы, которые там работают, незамужние сестры из Остина, даже грозили взять её на жалованье. Они позволяют смотреть столько книг, сколько хочется, и бывает так, что утром она уже сидит там на шаткой железной лесенке, когда подъезжают на своем «Бьюике» сестры. Иногда одна из сестер бросает ей ключи от трейлера и позволяет самой открыть дверь. А потом Дебра Энн ложится на пропахший псиной коврик перед охладителем и читает весь день.

В каждой книге есть хотя бы одно что-то хорошее, рассказывает она Джесси – она почти уверена, что он не умеет читать как следует. Любовные истории, дурные известия и коварные злодеи, сюжеты густые, как тина, места и люди, которых она хотела бы знать в реальной жизни, слова, от красоты и музыки которых хочется заплакать, когда произносишь их вслух.

Она встает, вытирает кровь клеща о шорты, протягивает руки над головой и произносит слова – из самых красивых, что ей довелось прочесть. «Сверчки считали своим долгом всех предупредить, что лето не может длиться вечно. Даже в самые красивые дни в году – дни, когда лето переходит в осень, – сверчки разносят весть о переменах и печали»[6]. Понимаете, говорит она Джесси, я даже представить себе не могу место, где бывает осень, но печаль и перемену, по-моему, могу понять не хуже любого. Я тоже, говорит он.

* * *

Школа заканчивается в конце мая, и теперь она приходит к нему каждый день, хотя бы на час, до того, как он отправится на работу в 4.30. Кот дремлет на армейском мешке Джесси, а они сидят рядом на двух ящиках из-под молока, которые Джесси подобрал возле мусорного контейнера позади «7-Eleven». Джесси называет это место террасой, и она говорит, что терраса неплохая, хотя уже обдумывает план пригласить его как-нибудь на обед, когда миссис Ледбеттер уедет по делам. Она хочет показать ему настоящую веранду, посадить в настоящее кресло за настоящим кухонным столом – показать, как это бывает.

Она приносит две вилки, и меньше чем за пять минут они съедают запеканку, которую она украла у миссис Шепард. Даже не оттаявшие куски вкусны, говорит он. Вот что значит сделано с любовью и старанием. Доев, она кладет на картонную коробку между ними кусочек листка из блокнота. Дает ему карандаш и слегка смущается, увидев мелкие следы от зубов на металлическом пояске. Говорит ему: напишите всё, что вам нужно. Принесу, если удастся.

А ты не можешь написать? Он возвращает ей бумажку и карандаш. Я устал.

Ему пригодилась бы старая простыня. Слишком жарко уже под одеялом, которое она принесла ему в прошлом месяце. И сигареты прекрасные добыла, хотя при ней он не курит. Можно еще таких? И еще кукурузного хлеба, если найдется, и коричневых бобов, и овощного маринада. Запить это всё чашкой пахты – и живи, радуйся.

А что вы ели самое вкусное в жизни? спрашивает она.

Наверное, жаркое с картошкой. Может, стейк, что мне дали на базе в тот вечер, когда вернулись с войны.

А сладкое?

Печенье с шоколадной крошкой, мама его делала на раз.

У меня тоже, говорит она, и оба на минуту замолкают. Она смотрит на его лицо, словно старается запомнить. Принесу вам зубную щетку, говорит она, и Джесси смеется. Единственный, кому было не наплевать, чистит Джесси зубы или нет, это его сержант; он без конца доставал Джесси. Теперь он дома, в каком-то городе Каламазу. Похоже на какое-то выдуманное место, говорит Д.Э., а Джесси отвечает, что сам так думал, но потом посмотрел в атласе и нашел его – в каком-нибудь дюйме от Канады.

Когда гудок возвещает о конце рабочего дня на заводе, Джесси говорит, что ему скоро на работу, но не помешал бы еще ошейник от блох для кота, если ей удастся добыть, и пару-другую банок с тунцом. И еще бутыль воды и, может, спрей от насекомых. Она всё это записывает, а потом замечает скорпиона, который вышел из трубы в том месте, где Джесси складывает мусор, – Джесси идет и давит его ботинком. Д.Э. смотрит на свои тонкие пластиковые сандалии, на бледно-розовый лак, которым ей намазала ногти Кейси, и представляет себе, как скорпион взбегает ей на ступни, подняв хвост, чтобы горячо, мучительно ужалить. Она думает: как хорошо, когда тебя кто-то от чего-то спасает, даже если спасать тебя не надо.

* * *

Она может проехать на велосипеде без рук всю Лакспер-Лейн, даже поворот. Может сделать колесо двадцать шесть раз за минуту, висеть вниз головой на турнике чуть не до обморока. Может тридцать секунд простоять на руках, а на руках и голове – минуту, а на одной ноге – десять. Всё это она показывает ему на горячем бетонном дне канала. Может спрятать в карман шоколадный батончик в «7-Eleven», утащить в рюкзаке запеканку из дома миссис Шепард и, если футболка свободная, выслушать лекцию миссис Ледбеттер с банкой чили за поясом шорт.

В другой год, в обычный, она считала бы себя воровкой. Но когда Джинни уехала, Дебра Энн задумалась о том, что значит жить честно. Она убирает кухню, заботится, чтобы папа отдыхал в воскресенье. Ходит проведать миссис Шепард и играет с Питером и Лили – знает, что они воображаемые, ей все равно – у них остренькие уши и крылья, блестящие на солнце; они прилетают из Лондона в те дни, когда ей тяжело, когда она дергает брови, не может остановиться, и думает, где сейчас мама и какого черта она вообще уехала. Д.Э. немало размышляла над вопросом о мелком воровстве, вспоминая, чему их учили прошлым летом в недельной библейской школе, и поняла: воровать лучше, чем оставить человека без еды и без общества.

Днем, когда Джесси уходит на работу, она едет на велосипеде к Кейси или к Лорали – вдруг они дома. Едет домой и сидит по-турецки на полу в гараже, роется в старом сосновом сундуке с вещами Джинни. Хочет послушать пластинку Джонни Митчелла, вырученную из мусорного ведра на кухне, но музыка напоминает ей, как они с Джинни разъезжали по западному Техасу, убивали время, смотрели, что было посмотреть. Читает в «Лайфе» статью о праздновании двухсотлетия независимости в Вашингтоне. Съедает хлеб с маслом, посыпанным сахаром, и аккуратно вытирает со стола просыпавшийся сахар. Закончив, идет к дому миссис Шепард с банкой «Доктора Пеппера» и пакетом чипсов и, если видит, что пикапа нет, забирается в боярышник изгороди, лежит в пятнистой тени и думает о Джинни, пока щеки и подбородок не покроются грязью из пыли и слез. Здесь хорошо плакать – одна, прохладно и никто не видит.