Книга Нервные государства - Уильям Дэвис

Но что, если бы люди не внимали рассудку? Что, если бы они предпочитали верить глазам и внутреннему чутью? Этот самый страх подтолкнул Гоббса к тому, чтобы покинуть пределы философии природы и перейти в поле политики. Найденные им ответы окажутся среди наиболее убедительных в истории политической мысли и послужат напоминанием нам, что проблема истины всегда была неотделима от политических вопросов. Они проливают свет на самые базовые функции государства как такового: почему, к примеру, правительства посчитали, что не было никакой альтернативы спасению банков? Чего им было бояться? Ответ на этот вопрос, если опираться на суждения Гоббса, крайне важен.

Угрозой, нависающей над всяким человеческим социумом, осознал он, является то, что люди не всегда используют язык общения стабильным и надежным образом. Сам человек может мыслить рационально и достоверно, но его слова подвержены неверному толкованию. Отдельные носители разума способны достичь научной и философской однозначности (как сказал Декарт), но они не могут делиться такими мыслями телепатически. Если вы спросите меня, какого цвета небо, я могу стремиться ответить честно, но в результате все равно выдам описание, отличное от вашего. Особенно проблематичны чувства, утверждал Гоббс, так как нам не дано знать, используем ли все мы язык эмоций одинаковым образом. Математика обладает преимуществом, поскольку ее язык однозначен, что избавляет от недоразумений, а естественные науки (такие как астрономия), основанные на математике, более способны к тому, чтобы развиваться стабильно и осознанно. Вот факт, который давно признан в качестве одного из величайших достоинств монетарной рыночной экономики, предполагающей социальное взаимодействие без недопонимания: 5$ – это универсальный и однозначный символ. Однако считать всякое человеческое изречение полностью надежным рискованно.

«Ибо для мудрых людей слова суть лишь марки, которыми они пользуются для счета, – писал Гоббс в «Левиафане», – для глупцов же они полноценные монеты»[36].

Далее он продолжает несколько более пессимистично:

«Никакое рассуждение не может закончиться абсолютным знанием прошлого или будущего факта»[37].

В своих размышлениях о человеческой психологии Гоббс столкнулся с еще большей опасностью: заносчивостью. Поскольку люди могут знать наверняка лишь собственные мысли и то, как те к ним приходят, они склонны неизбежно предпочитать свое собственное представление об истине какому-либо другому. «Но с трудом поверят, что имеется много людей столь же умных, как они сами. И это потому, что свой ум они наблюдают вблизи, а ум других – на расстоянии», – утверждал Гоббс[38]. Человеческие создания страдают от врожденной проблемы избыточной самоуверенности, что усложняет построение доверия и мирного обмена. Угроза, которую мы представляем друг для друга, как видел Гоббс, не в том, что кто-то из нас кого-то сильнее, а потому будет тех притеснять, а в том, что всякий способен уверовать, что именно он лучше, умнее или достойнее прочих. Сложность для нас, людей, состоит в том, что все мы – по крайней мере в части наших природных способностей и талантов – слишком похожи. Стоит добавить сюда оружие, и любой сможет стать как агрессором, так и жертвой. Сильные так же уязвимы, как и слабые.

Моральные кодексы бессильны перед лицом данной проблемы. Это утверждение было особенно провокационно для религиозных «школяров» времен Гоббса. Такие слова, как «хорошо» и «плохо», развились в качестве обозначений для ощущений удовольствия или боли, но в словах языка морали (таких как «долг» или «обещание») нет ничего, что действительно бы принуждало нас подтверждать слова делом. В конце концов, я могу заслуживать доверия, но если я заподозрю вас в обратном, для меня будет логичным разорвать всякое соглашение, заключенное между нами. Когда я даю вам слово в чем-то, мои намерения серьезны, но как мне знать то же самое о вас? Суть проблемы в том, что нам не дано знать, будут ли обещания исполнены. С этим напрямую боролись власти, когда представляли себе обрушение банковской системы в 2008 году: если не будет денег, откуда возьмется доверие?

Неизбежность насилия, рассуждал Гоббс, обеспечивается не столько тем, что кто-то из людей силен и агрессивен, а тем, что большинство людей слабы и трусливы. Если мы с вами боимся друг друга, в моих интересах атаковать вас, в ином случае рискуя самому быть атакованным. Слабые опасны не менее, чем сильные, и, наверное, даже более, так как у них изначально больше причин бояться. Эта подноготная порой всплывает в цивилизованном обществе, воплощаясь насилием от рук верующих в заговор конспирологов, террористов и троллей, считающих, что их жизни или образ жизни под угрозой. Простой урок в том, что насилие очень часто является продуктом страха. Первым шагом на пути предотвращения конфликта является побороть эти чувства.

Несмотря на человеческое благородство, Гоббс видел это состояние взаимного подозрения как постоянную уязвимость к скатыванию в насилие. Он пришел к выводу, что насилие является состоянием души (в основном паранойей) в той же степени, что и физическим действием: «понятие войны состоит не в происходящих боях, а в явной устремленности к ним»[39]. Нехватка безопасности столь же ощутима, сколь осознаваема. Это «природное состояние», где правят взаимное недоверие, ложные обещания и постоянная возможность насилия, Гоббс описывал мрачным красками: здесь «каждый является врагом каждого», а жизнь «беспросветна, тупа и кратковременна». Предложения Гоббса о том, как избежать этого кошмара, стали поворотным моментом в истории политической философии.

Мир любой ценой

Гоббс заявлял, что есть лишь один возможный способ избежать жизни в постоянном страхе: необходимо, чтобы «люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица»[40]. Проще говоря, требуется создать некий институт, которому все будут подчиняться, исходя из того, что он будет добиваться единственного исхода, несомненно желаемого всеми, а именно мира. Не важно, что эта личность или собрание делают помимо этого, покуда они предлагают нам защиту друг от друга, мы должны повиноваться. Нам необходимо взять эти колючие, спорные вопросы на тему «хорошо» и «плохо» и передать их на решение третьему лицу. Это самое лицо Гоббс называл «суверен», а мы теперь знаем как государство.

Ныне нам известно, что лишь 30 % человеческого мозга занято рациональным мышлением, в то время как прочие 70 % отведены под основные функции физической защиты и управление остальным организмом. Когда возникает чувство опасности, мы заметно сильнее фокусируемся на физической реакции и выживании, нежели на спокойном научном наблюдении. Именно так паника распространяется среди масс людей, как было в давке на Оксфорд-серкус в ноябре 2017-го или в аэропорту имени Кеннеди в августе 2016-го. Задача всякого, кто желает жить в обществе, построенном на основе разума – предотвратить активацию физической тревоги. Телесные порывы и угрозы должны оставаться вне политики. Нервы следует успокоить, так чтобы реакции были медленнее и разумнее.