Книга Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман

– Необъяснимо, – прошептала она. – Необъяснимо.

Трудно было понять, сколько здесь было свечей, каждая свеча казалась достаточно толстой, но при этом давала совсем немного света. Свечи находились в руках у мужчин, которые образовывали неправильный круг, внутри которого стояло еще несколько человек, без свечей: носители (слово «носильщики» казалось Розе неуместным) пребывали в процессе смены. В центре всего находилось то, что они должны были нести; от него тоже исходило свечение.

После того как Роза открыла дверь – отнюдь не тихо, ибо страх сделал ее неловкой, – мужчины, стоявшие к ней ближе всех, как носители огня, так и носители бремени, медленно и торжественно расступились, так что перед ней образовалось широкое открытое пространство.

Она уже являлась частью происходящего, и изменить это было невозможно. Робко, как девочка, она сделала несколько неуверенных шагов.

И только тут увидела – то, что лежало перед ней, испуская сияние и благоухание, эти неотъемлемые признаки святости, было ее двойником, ее дубликатом, ее копией. Копией той Розы, которой она была сейчас, не девочки и не старухи. Она упала на колени перед носилками и боязливо коснулась руки той, которая на них лежала; неожиданным образом ответом ей стало нежное пожатие.

– Кто я? – прошептала Роза. – И кто ты?

– Я твоя душа, – ответил незнакомый глухой голос.

– Но куда ты направляешься? – воскликнула Роза.

– В храм. Куда еще может направляться душа?

– Я увижу тебя еще?

– Когда-нибудь.

– Но когда именно?

– Не знаю.

– А что мне делать до тех пор?

– Живи. Забудь обо всем и живи.

– Но как я могу забыть? Разве это возможно? Разве кто-нибудь способен забывать?

Роза подняла голову и оглянулась по сторонам; внезапно ее пронзила мысль о том, что эти молчаливые люди, каким-то образом служившие ее душе, были теми самыми мужчинами, что предстали перед ней нынешним вечером, мужчинами, имена и лица которых ее память отчасти утратила.

Но было ли это действительно так, она не могла ответить с уверенностью. Новые носители приступили к своим обязанностям (кто они на самом деле, если ее догадка верна, Роза не могла постигнуть). Оттеснив Розу, они подняли носилки на плечи. Окруженные слабым свечением, двинулись к вершине холма, туда, где высилась церковь, возведенная на месте храма древней богини, некогда обитавшей в священной роще.

– Прощай, – сказала Роза; впрочем, она не была уверена, что произнесла это слово вслух.

На удивление быстро на ухабистой дороге воцарилась тишина, все признаки жизни замерли, и даже свет звезд не нарушал темноты. Но Роза видела, что зашторенные окна гостиной по-прежнему светятся, значит, лампы в гостиной горели как обычно; когда она неспешно вернулась в дом, до нее донеслось тиканье часов. Судя по стрелкам на циферблате, после полуночи прошло всего десять минут.

Надо было решить, как поступить с мокрой одеждой, но Роза сочла, что это подождет до утра. Утром ей все равно придется собирать вещи, готовясь к отъезду в Лондон, – таков был первый шаг, который она наметила. Каков будет следующий, предсказать было невозможно.

Niemandswasser[4]

Вскоре после трех часов ночи, когда сентябрьский воздух был пропитан легкой изморосью, молодой князь Альбрехт фон Аллендорф, которого близкие обычно называли Эльмо, ибо считали, что внутри у него бушует пламя, проник в Зоологический сад со стороны Лихтенштейналле. Перепрыгнув через запертые ворота, он направился на берег большого озера, которое простиралось слева, и там, в полной темноте, совершил попытку застрелиться.

В течение предшествующего часа Эльмо брел, отнюдь не быстро и уверенно, ибо не имел привычки передвигаться пешком, из Шенеберга, где в маленькой комнате с низким потолком, давно уже служившей им местом свиданий, поперек широкой кровати лежала Эльвира Швальбе в шелковой ночной сорочке. Она не радовалась тому, что избавилась от Эльмо – на этот раз, несомненно, навсегда, и не скорбела по поводу его утраты; несомненно, она не была мертва, что, учитывая силу страсти Эльмо, не могло не удивлять; но и назвать ее в полной мере живой было бы несправедливо. Главным следствием произошедшего стал почти полный паралич воли и чувств, овладевший Эльвирой. Хотя женщина страшно замерзла, в течение нескольких часов она не сделала ни единого движения. Лишь в середине дня ей удалось стряхнуть с себя оцепенение. Встав с кровати, она провела немало времени, укладывая свои прекрасные волосы в прическу, затем надела платье из тафты в широкую (очень широкую) серую и белую полосу, заперла любовное гнездышко, дабы более его не отпирать, и пошла в кондитерскую на углу. Там она съела значительно больше пирожных и выпила больше кофе, чем позволяла себе обычно. Несмотря на это, она по-прежнему чувствовала себя голодной, так что пришлось заказать омлет. Счастливая, невероятно счастливая Эльвира, обновленная, обретшая силу, ставшая еще привлекательнее благодаря перенесенному страданию; она вновь была свободна, и перед ней расстилался мир, полный заманчивых возможностей. So endet alles.[5] Позднее, улучив момент, она бросила ключи от комнаты в Шпрее.

Эльмо, молодой князь, был лишь сравнительно молод; у него имелось четыре старших брата, и все они выглядели старше своих лет. Все они избрали военную карьеру, в которой преуспели, причем отнюдь не только благодаря блестящим связям. Время, свободное от парадов и маневров, они проводили на курсах и лекциях или же за чтением военных книг. Все они были женаты, причем их супруги соответствовали им по социальному положению, все имели детей, причем никто не ограничивался одним отпрыском, и во всех семьях преобладали мальчики. Несмотря на обязанности службы, по крайней мере, один из братьев Аллендорф неизменно сопутствовал престарелому отцу, помогая ему в делах и удовольствиях, главнейшим из которых большую часть года являлась охота. Таким образом братья по очереди овладевали искусством управления государством, что, разумеется, было особенно важно для старшего.

Наследный князь Аллендорф сумел избежать современных веяний, и, как ни удивительно, по-прежнему обладал значительным влиянием в своем небольшом княжестве; оно было не таким крохотным, чтобы давать повод для шуток, но и не таким большим, чтобы лишать правителя возможности личных контактов с подданными. В том, что ему удавалось сохранить единоличную власть, не последнюю роль играло одно важное обстоятельство – практически все подданные князя его любили; к тому же он был превосходным правителем, которого с рождения готовили к этому поприщу, привив умение в любой ситуации держаться с естественным достоинством. Те немногие, кого не устраивала княжеская персона, перебрались в Берлин. О том, чтобы создавать беспорядки в Аллендорфе, абсурдно было даже помыслить.