Книга Вспышка - Элис Бродвей

Мел, наверное, тоже захочет узнать о камнях, постараться понять легенды пустых, увидеть, насколько они изменились и отличаются от наших. Возможно, найдётся способ показать заблудшим душам дорогу к истине.

По пути к Дому старейшин нам то и дело попадаются дети: несут сено наравне со взрослыми, поят лошадей, подметают улицы.

– Разве они не ходят в школу? – спрашиваю я Галл, едва увернувшись от малыша в лохмотьях, который мчится за собакой.

– Занятий давно нет, – пожимает плечами Галл. – Раньше у нас была школа, но сейчас все работают. Иначе не выжить.

Представив на секунду, каково это – провести детство, копая картошку вместо учёбы, я грустно качаю головой. Без школы я не стала бы чернильщицей, а это единственная профессия, которой я хочу посвятить жизнь. Интересно, когда меня отыщет связной от Лонгсайта? Наверное, потребует какой-то информации, новостей… Пока я могу рассказать ему только о всадниках, направившихся в Сейнтстоун, – а что ещё? Шпион из меня не очень…

В Доме старейшин Галл ведёт меня в комнату, где вдоль стен тянутся неровные полки, уставленные деревянными ящичками и книгами. Книг, впрочем, совсем мало. На каждом ящичке – этикетка с надписью, сделанной от руки.

– Что там хранится? – шёпотом спрашиваю я Галл, кивая на полки, но она лишь молча качает головой, широко распахнув глаза.

За квадратным столом меня ждёт Руфь, перед ней графин с водой и два стакана. Она ласково улыбается мне и жестом приглашает сесть рядом. Проходя мимо книжной полки неподалёку от стола, я успеваю прочесть на ящичках несколько имён: Питер и Мэри Ньютон, Тед Йорк. На других чернила выцвели, издали ничего не разглядеть. Взять бы эти странные коробки в руки… При виде их мне вспоминается история о прелестной девушке, которой дали запертую шкатулку и запретили её открывать.

Едва слышно попрощавшись, Галл уходит и закрывает за собой дверь. Шторы на окнах задёрнуты, в комнате горят свечи: одни почти догорели, другие зажгли совсем недавно. В их призрачном свете морщины на лице Руфи кажутся глубже и строже, а глаза почти исчезают, когда пожилая женщина улыбается.

– Добро пожаловать, Леора.

Руфь ласково похлопывает меня по руке. Как давно никто не касался меня так благодушно и непринуждённо, не смотрел на меня без подозрений! У меня на глаза наворачиваются нежданные слёзы.

– Я очень рада, что тебе разрешили остаться в городе. Нам с тобой о многом нужно поговорить. Это – Комната памяти, – добавляет Руфь, почтительно указывая на книги и ящички.

– Спасибо, – неуверенно отвечаю я, оглядывая комнату с нескрываемым любопытством. – Я очень хочу узнать о Фетерстоуне как можно больше. О чём вы расскажете мне сегодня?

Слегка дрожащими руками Руфь наливает в стаканы воды и делает долгий глоток.

– Я долго раздумывала, с чего нам с тобой лучше начать.

Её взгляд устремлён вдаль, будто она старается разглядеть нечто скрытое от глаз пеленой времени. Улыбка постепенно тает, теперь Руфь смотрит на меня задумчиво и грустно.

– Помнишь легенду, которую рассказал вчера у костра Соломон? Что ты о ней думаешь?

Да, жаль, что Руфь прочесть невозможно. По её знакам я бы догадалась, что можно ответить, а о чём лучше промолчать.

– Было… интересно. Хорошая история. – Руфь пристально смотрит на меня, ожидая пояснений, и я, поколебавшись, добавляю: – У нас тоже есть легенда о сёстрах. Вот только в ней всё немного не так.

Руфь многозначительно кивает:

– Я слышала историю, о которой ты говоришь. Давным-давно. Может, расскажешь её мне сейчас? Напомнишь?

Я неуверенно качаю головой, однако Руфь ободряюще мне улыбается.

– Хорошо…

И я рассказываю знакомую с детства легенду о сёстрах: оставшаяся в лесу была проклята, а Мория, красавица принцесса, на чьей коже проявились удивительные рисунки, показала нам путь к истине, к вечности. Не забываю упомянуть и о стене, которую построила Мория, чтобы отгородиться от пустых, не допустить их, будто заразу, в пределы королевства отмеченных.

Но вот история окончена, и я поднимаю глаза на Руфь. Она по-прежнему ласково мне улыбается:

– Да, Леора, всё верно. Я понимаю, что ты чувствуешь. Когда я слышу твою историю, меня охватывает невыразимый… ужас. Наверное, ты испытала то же самое вчера, у костра, верно? – Руфь удовлетворённо кивает, отметив моё согласие. – Я бы убила того, кто так извратил нашу легенду, – кем бы он ни был…

– Наша история появилась первой! – не сдержавшись, прерываю я собеседницу. – Мы были прежде пустых. Правдива наша легенда!

Руфь молча подливает воды в стакан:

– Теперь твоя очередь слушать.

Понятно. Мой первый урок начинается.

– Вы проходили в школе Закон о переселении пустых? – спрашивает Руфь, с трудом выговаривая горькие слова. Дождавшись моего кивка, она продолжает: – Мы называем то событие гораздо проще и честнее: истребление. – Руфь снова умолкает, переводя дыхание. Она ждёт, когда до меня дойдёт смысл сказанного. – Ты наверняка слышала, что давным-давно пустые и отмеченные мирно договорились жить отдельно. Такие разные люди не могли существовать рядом и вынуждены были разойтись и не мешать друг другу. Хорошо звучит, правда? Все сели, поговорили, решили поступить по справедливости. Однако на самом деле нам не дали права выбора, нас никто ни о чём не спрашивал.

Последние слова Руфь произносит хрипло, с усилием. Отдохнув и сделав глоток воды, она продолжает:

– Я была совсем маленькой, младше тебя, и потому воспоминания о тех днях словно подёрнуты дымкой. Но кое-что я помню очень ясно. Сейнтстоун был нашим домом, и мы никуда не собирались уходить. Мы верили, что пустые и отмеченные могут жить рядом, мирно и честно. Когда же закон был принят – совершенно неожиданно! – мы взбунтовались. Наивные… мы и думать не могли, что отмеченные предусмотрели такой поворот.

Дрожащей рукой Руфь обводит комнату, показывая на ящички.

– Наше сопротивление было жестоко подавлено. Я видела, как наш сосед отказался уезжать, вышел против отмеченных – его избили, проломили голову. Я не бросилась на его защиту, я убежала, скрылась прежде, чем он свалился под градом ударов.

«Всё это ложь, обыкновенное враньё», – думаю я. Пустые сами хотели уйти. Они сами хотели жить отдельно. Это они устроили восстание, они напали на нас – так сказано в музее!

– В тот день погибло очень много мужчин, женщин и детей. Всех, кто не успел скрыться, убили. Лишь некоторым удалось бежать и добраться сюда. Многие годы я удивлялась, почему нас не преследовали? Почему не убили всех сразу? – Мгновение Руфь пристально вглядывается мне в лицо, а потом отвечает на свой вопрос: – Однажды я поняла. Это был очень дальновидный ход. Нам оставили жизнь, потому что мы нужны отмеченным. Нас пощадили, чтобы было кого ненавидеть, – с горькой улыбкой завершает Руфь.