Книга Долина забвения - Эми Тан

Должно быть, моя мама сказала ему, что мой отец был китайцем. Я не могла больше выносить вида этого напыщенного червяка и вышла из комнаты, почти ослепленная яростью. Я зашагала по Нанкинской улице. Борта британских трамваев были облеплены газетными листками, которые топорщились, словно чешуя, и хлопали на ветру. За последний год неповиновение вошло у граждан в привычку: безрассудное проявление патриотизма, дающего символическую пощечину империалистам. Во мне взыграла китайская кровь, и появилось желание ударить Фэруэтера по лицу. Улицы наводнили студенты, они бегали от одного перекрестка к другому и клеили на стены свежие листовки. Толпы людей сразу устремлялись к ним, и те из них, кто владел грамотой, громко читали статьи о новом президенте Сунь Ятсене. Его прозорливые слова, полные обещаний, воодушевляли толпу.

— Он отец новой Республики! — сказал один из прохожих.

Я поискала глазами портрет отца революции. Золотая Голубка когда-то говорила мне, что можно узнать характер человека по его лицу. Рассматривая фотографию доктора Суня, я понимала, что он честный, добрый, спокойный и умный. Также я слышала, что он вырос на Гавайях и превосходно говорил по-английски. Если бы моим отцом был доктор Сунь, я могла бы с гордостью говорить всем, что я наполовину китаянка. Последняя мысль поразила меня, и я постаралась побыстрее о ней забыть.

Я так и не смогла сказать матери, что теперь чувствую, узнав, что мой отец китаец. Мы не могли признаться друг другу в том, что это уже не тайна. А в эти дни она сдерживала свои истинные чувства по отношению буквально ко всему. Китай сотрясала революция, и она вела себя как зритель на скачках — готовая поставить на возможного победителя. Она с уверенностью заявляла, что новая Республика не будет иметь никакого отношения к делам Международного сеттльмента, где мы обитали.

— Сеттльмент — это наш оазис, — говорила она клиентам. — Со своими законами и правительством.

Но я видела, что под ее напускной уверенностью скрывается тревога. Мать сама научила меня распознавать истинные чувства людей, замечая немалые усилия, которые они прикладывают для их сокрытия. Я часто слышала, как они с Золотой Голубкой обсуждали поведение клиентов: их пустые угрозы, с помощью которых они маскировали страх, цветистые комплименты, позволяющие скрыть обман, и возмущение, отводящее внимание от их собственного неблаговидного поступка.

Я тоже прикладывала большие усилия, чтобы скрыть свою китайскую половину, и постоянно боялась, что у меня не получится это сделать. Но как же легко я поддалась наследственной памяти! Я ведь только что хотела, чтобы доктор Сунь был моим отцом. Энтузиазм студентов казался мне восхитительным. Мне становилось все труднее убеждать себя, что я совершенно на них не похожа, что я иностранка до мозга костей. Я часто разглядывала себя в зеркале и училась улыбаться так, чтобы глаза при этом не становились раскосыми. Я пыталась скопировать безупречную осанку матери, ее уверенную походку американки. Как и она, я встречала новых людей, глядя им прямо в глаза, и говорила: «Я Вайолет Минтерн, чрезвычайно рада с вами познакомиться». Используя пиджин, я благодарила слуг за послушание и расторопность. Я была более обходительна с куртизанками, чем в младшем возрасте, но больше не разговаривала с ними по-китайски. Правда, иногда я забывала об этом, и это происходило чаще, чем мне бы хотелось. Но с Золотой Голубкой и Треснувшим Яйцом я никогда не вела себя высокомерно. И я не была холодна к служанке Снежного Облака по имени Благочестивая: у нее росла дочка, Маленький Океан, которую очень любила Карлотта.

Со времени моей драки с Туманным Облаком в доме никто больше не упоминал о том, что я полукровка. С другой стороны, вряд ли кто-то решился бы на такое, зная, что случилось с Туманным Облаком. Но я всегда была готова к тому, что меня могут ранить страшной правдой. Всякий раз, когда я встречала незнакомцев, я с ужасом ждала замечания о своей внешности.

Не так давно я познакомилась с новой подругой матери, британской суфражисткой, которая была очарована тем, что находится в настоящем «дворце наслаждений», как она называла «Тайный нефритовый путь». Когда мама представила меня, гостья отметила необычный цвет моих глаз.

— Никогда не видела такой оттенок зеленого, — сказала она. — Напоминает серпентин. Цвет меняется в зависимости от того, как падает свет.

Интересно, заметила ли она необычную форму глаз? Я не смогла улыбнуться при ней. Мгновение спустя мое волнение только усилилось, когда она сказала матери, что вызвалась собирать деньги на приют для девочек смешанной расы.

— Их ведь никогда не удочерят, — заметила она. — Если бы не приют и не такие щедрые женщины, как вы, они остались бы на улице.

Мать открыла кошелек и сделала пожертвование.

В день отречения от престола я была рада стать частью ненавистной всем толпы чужеземцев. Пусть китайцы меня презирают! Я побежала на балкон, расположенный на восточной стороне здания, и оттуда увидела огни фейерверков и обрывки бумаги, парящие в воздухе. Бумага была не праздничного красного цвета, а желтого — цвета императорской династии, словно так люди хотели подчеркнуть, что династия Цин разорвана в клочья.

Толпа росла с каждой секундой, людские реки с праздничными знаменами разлились по улицам. Демонстранты шли, выставив вперед кулаки, а на черных нарукавных повязках были написаны лозунги против иностранцев.

— Конец портовым соглашениям!

Толпа разразилась радостными криками, а потом эхом повторила слова:

— Больше никаких «Тра-ла-ла бум-ди-эй»![13]

Толпа взорвалась смехом.

— Вышвырнуть с нашей земли всех, кто любит иностранное!

За лозунгом последовало одобрительное улюлюканье.

Остались ли еще те, кто нас любит? Золотая Голубка? Любит ли она нас настолько сильно, чтобы покинуть вместе с нами Китай?

Улицы были так запружены народом, что даже рикши больше не могли сдвинуть свои тележки. С балкона я заметила в одной из них иностранцев: мужчина и женщина яростно махали своему рикше, чтобы он ехал вперед, не обращая внимания на тех, кто преградил им путь. Рикша неожиданно отпустил оглобли, и повозка опрокинулась назад, чуть не выбросив пассажиров на дорогу. Он вскинул вверх кулаки и с толпой устремился вперед. Я не видела лиц чужеземцев, но могла представить, как они испугались, оказавшись в грубой толчее.

Я повернулась к матери:

— Мы тоже в опасности?

— Конечно же нет, — отрезала она, но брови у нее хмуро сошлись на переносице — она мне лгала.

— Самые жадные и минуты не стали ждать, чтобы переметнуться на другую сторону, — сказал Треснувшее Яйцо. — На ярмарочной площади их слышно повсюду. «Две бутылки вина “Новая Республика” по цене одной!» А еще они шутят: «Две бутылки вина Цин по цене трех!»

Он посмотрел на меня: