Книга Пойма - Джо Р. Лансдейл

Но если не ёрзать, не вставать со стула и не спеша потягивать газировку, было вполне сносно.

Папаша подошёл ближе. Я вежливо поздоровался, а затем старался не смотреть на него, пока не допью кока-колу.

— Га-ажят, дам у важ в ледохванилижже мёвдвая девжёнга, гожбодин гонждебль, — как попало шлёпая губами, прошамкал Папаша.

— Так и есть, — кивнул папа. Я поразился: как это он понимает старого Трисома? — Об этом вообще-то не следовало бы знать всем и каждому, но, похоже, недооценил я силу народной молвы.

— А жево вы ад нажево говодга ожидави, — крякнул Папаша и отошёл обслужить толстую цветную женщину в платье, сшитом из кустарно окрашенной мешковины, и в картонной шляпке с яркими бумажными цветами на тулье.

Мы допили колу, папа прогулялся чуток по лавке, поразглядывал мебель, которой мы при всём желании не могли себе позволить, а потом спросил Папашу, нельзя ли прикупить немного бензина.

Папаша отвёл нас за лавку в сарай, ключом открыл бензоколонку, поработал ручкой и наполнил вместительную жестяную канистру. Папа залил бензин в бак и сказал вернуть канистру Папаше.

Когда я вышел из лавки, папа неподвижно сидел за рулём и грезил наяву. Тут-то я и осознал: всё это время он тянул кота за хвост — рассматривал товары в лавке, покупал бензин, хотя нам вроде было по-настоящему и не нужно, просто медлил, не желая приступать к тому, к чему вот-вот придётся приступить.

Папа вздохнул, завёл «форд», объехал изрытую колёсами грязную площадь, по краям которой тут и там лепились строения на сваях, или, как иногда говорили, на ножках. Построили их таким образом, конечно, затем, чтобы не затопило при паводке. По большей части это были жилые дома, за ними угадывались огороды или свиные загоны, но было там и здание конторы с надписью «ДРЕВЕСИНА ПЕРЛ-КРИКА», табличкой с фамилией юриста и вывеской «ЗУБНОЙ ВРАЧ». Рядом виднелась парикмахерская с красно-белым шестом перед входом.

Хотя на лесопилке трудилось множество рабочих — у многих было всего по три пальца, а у кого недоставало руки, — куча народу болталась без работы, толкалась на площади или сидела на скамейках или на ступеньках крыльца. Большинство кучковалось у парикмахерской для цветных, как стая ворон на заборе. Одеты были скромнее некуда: комбинезон, соломенная или фетровая шляпа да стоптанные и просящие каши рабочие ботинки.

Наблюдались и старухи — все, конечно, тоже чёрные, какие в платьях, а какие в комбинезонах и шляпах, как мужчины. Носились туда-сюда ребятишки — поскальзывались, падали, бултыхались в грязи и галдели, скатываясь по пологому склону к ручью.

Остановились мы у побеленного домика: с одной стороны от него располагался ухоженный цветник, а с другой — крохотный огородик, обнесённый мелкоячеистой проволочной сеткой. В огородике — около десятка помидорных кустиков, привязанных к колышкам, несколько стеблей кукурузы, пара грядок гороха и четыре крупных белых патиссона — обвалять бы их в муке да изжарить! Возле огорода копошились в пыли четыре курицы-бентамки во главе с петухом, а рядом лежала на боку и часто дышала от жары, словно только что пробежала кросс, собака палево-песочной масти.

Когда мы выбрались из машины, собака несколько раз вильнула хвостом, но быстро перестала, чтобы не выбиться из сил от натуги. Куры бросились врассыпную, а когда мы поднялись на крыльцо, снова собрались в том же самом месте и продолжили выклёвывать из грязи что-то незримое.

На голой вершине холма виднелась лесопилка, и было слышно, как идёт шлифовка древесины: мулы тянули пилы, а пилы разгрызали брёвна на доски. Опилки по склону холма сползали в ручей. Ближайшие к заводу были орехового цвета, которые постарше — потускнели и почернели от времени; они сыпались в воду, постепенно накапливались и уносились течением.

Папа снял шляпу, постучал в дверь, и та почти сразу же открылась. Оттуда выглянула пышная чернокожая дама в плотно облегающем синем платье.

— Я — констебль Коллинс. Меня ждёт ваш муж.

— И верно, сэр, ждёт. Заходите.

В доме пахло вкусно — варилась пёстрая фасоль. Комната была опрятно обставлена простенькой мебелью — отчасти фабричной, но в основном самодельно сработанной из сырого дерева да ящиков из-под яблок. На стене висела книжная полка. Столько книг в одном месте за раз я ещё не видал, да, пожалуй, до конца дней своих уже не увижу. Попадались кое-какие художественные произведения, но в основном труды по философии и психологии. Тогда я и слов-то таких не знал, но многие названия врезались в память, и спустя годы я понял, что это были за книжки такие.

Дощатый деревянный пол недавно выскребли от грязи, и теперь от него одуряюще пахло смазкой. На стене также висела картина. На картине в синей вазе на столе у окна стояли жёлтые цветы, а за окном среди туч сияла луна.

Дом выглядел намного изысканнее, чем наше жилище. Прикинул я, что врачебное дело, даже для чернокожего, — не такой уж плохой способ зарабатывать на хлеб.

— Вы уж извиняйте, я на минутку — погляжу, где он там, — сказала дама и скрылась за дверью.

Папа тоже рассматривал обстановку, я увидел, как что-то шевельнулось у него в горле, а лицо омрачила грусть, но тут вернулась дама:

— Доктор Тинн на заднем дворе. Вас ждёт, господин констебль. А это ваш мальчик?

Папа сказал — да.

— Ишь ты, какой очаровательный сорванец. Как делишки, малёк?

Точно так же называла меня мисс Мэгги.

— Хорошо, мэм.

— Ой, и воспитанный-то какой! Заходите ещё.

Она провела нас через заднюю дверь, потом мы спустились по лестнице. За домом обнаружилась аккуратная белая постройка, и мы вошли внутрь. Там была пустая комната с белыми стенами и большим письменным столом, а пахло как будто скипидаром. У стола стоял кленовый стул, а на стуле висел пиджак. У стен располагалось несколько шкафов для бумаг, ещё одна книжная полка — вдвое меньше, чем в доме, и ряд крепко сколоченных стульев. На стене я заметил картину — она походила на ту, что в доме. Картина изображала берег реки: чёрная земля и раскидистые деревья, а между деревьями длинная тонкая тень над рекой.

— Доктор Тинн! — позвала дама.

И вот дверь отворилась, и вышел оттуда крупный цветной мужчина, старше папы; он вытирал руки полотенцем. Мужчина был одет в строгие чёрные брюки и белую рубашку с чёрным галстуком.

— А, господин констебль, — произнёс мужчина. Однако руки не подал. Тогда нечасто можно было увидеть, чтобы цветной жал руку белому.

Папа протянул ладонь, доктор Тинн удивлённо перебросил полотенце через плечо, и они пожали друг другу руки.

— Думаю, знаете, зачем я здесь? — спросил папа.

— Знаю, — кивнул доктор Тинн.

Когда он подошёл ближе, я понял, какой доктор Тинн на самом деле огромный. Должно быть, под два метра, да ещё с широченными плечами. Доктор носил короткую стрижку и усики — тонкие, как лезвие опасной бритвы. Чтобы их разглядеть, нужно было тщательно присмотреться.