Книга Ни шагу назад! - Александр Авраменко

Мы между тем идём на склад и получаем все, что нам так долго не выдавали. Точнее, пытаемся получить, поскольку сами склады полупусты. Очень много разворовано, а что-то вообще не доходило. Но, во всяком случае, возвращаемся не с пустыми руками: за нами тянутся четверо саней, до отказа набитых продуктами и боеприпасами.

Батальон встречает обоз чуть ли не рёвом радости. Немцы даже открывают огонь, решив, что начинается очередная атака. Но разобравшись, что русские кричат просто так, скоро утихают, а мы по ходам сообщения распределяем привезённое. Танковые экипажи полночи отмывают снаряды, но это не в тягость, а в радость. Ещё бы! Теперь можно и дать прикурить фрицам! Перестать экономить каждый выстрел!..

По-прежнему топчемся возле насыпи. Каждый день бесплодные атаки, в которых мы теряем людей и технику. У меня остались только моя машина и «тридцать четвёрки». Остальные танки сожгли немецкие зенитчики и кочующая батарея. В батальоне осталось человек пятьдесят. Остальные либо на поле, заносимые снегом, либо отправлены в тыл, в госпиталь. Еду опять не привозят. Как и боеприпасы. Ездил вновь разбираться, но зам по тылу просто открыл ворота и показал пустой сарай. Ничего не поступает. Совсем ничего. Хлеба выдают по сто грамм на человека. А уж остальное, что положено — только в мечтах. Что наверху думают? Если бы не трофейные немецкие блиндажи — давно бы вымерзли до последнего человека. А гансы хреновы, видно знают, что у нас с едой туго: вон на проволоку вывесили буханки хлеба и веселятся. Только и слышно: Рус, сдавайс. Рус, ходи плен, жрать путешь. Сволочи!..

Сегодня на душе стало повеселее. Пришло пополнение. Почти целый батальон. Правда, бойцы откуда то из Средней Азии, и поэтому к морозу жутко непривычные. Засели по землянкам и нос наружу лишний раз не высовывают. По-русски почти никто не говорит. Командиром у них капитан Прелепесов. Тоже из ихних. Ну, хоть понимает всё. Зовут его интересно — Утеп. А вот отчество мне и не выговорить, то ли Жансынбаевич, то ли — Амангельдыевич, одно слово — тоже. Их.

Заодно привезли и новый приказ. Что в нём — я знаю уже и без вскрытия пакета. Как всегда — вперёд, наступать! Цепью, на пулемёты, в надежде, что у немцев патроны кончаться раньше, чем у нас бойцы. Суки драные! Чем угрожать и пугать, лучше бы артподготовку провели! Так нет. Снаряды для них дороже, чем люди. Ещё бы — бабы есть, значит, новые люди будут. Зря, что ли, командиры, словно крысы по тылам прячутся? Разрываю бумагу, кидаю её в печку, всё чуток теплее.

Сегодня приказано начать штурм в двенадцать ноль-ноль. А вот это уже хуже: прибудет проверяющий из Штаба Фронта. Интересно, кто же из ЭТИХ осмелился? А, увидим. Может, хоть авиация в честь высокого гостя появится? Сверяем часы. До начала атаки — тридцать минут. Посылаю связных оповестить личный состав о предстоящем бое. Сам отправляюсь к танкам. Под днищами горят костры. А что делать? Иначе не заведёшь. Морозы же жуткие. В это время один из часовых окликает:

— Товарищ майор, там, сзади…

Оборачиваюсь и смотрю в бинокль. Далеко-далеко, за пределами попадания даже случайного снаряда на холме несколько автомобилей. Чувствуется, что там идёт суета. Взблёскивают стёкла оптики, в бинокль можно разглядеть суету возле машин. Приехали на представление, сволочи. Тут люди гибнуть будут, а им — развлечение!

Запускаем моторы. В баках последние литры бензина и солярки. Не знаю, хватит ли вернуться? Ну, будем надеяться… Вставляю в толстый ствол ракетницы огромный патрон. Выстрел! В небо взвивается красная ракета. Одновременно из окопов выскакивают красноармейцы. Странно, что немцы не стреляют. Не стреляют первые триста метров. Мы как раз успеваем взобраться на холм, когда их линия обороны словно взрывается: длинными очередями бьют пулемёты, от них не отстают остальные стрелки. Брустверы озаряются вспышками винтовочных выстрелов, вскоре в пальбу вплетается и голос автоматов. Наконец открывает огонь миномётная батарея. Жутко смотреть, как валятся на снег, нелепо взмахивая руками наступающие. Белая поверхность начинает окрашиваться кровью…

Но что это?! Я с ужасом вижу, как к упавшему солдату кидаются несколько его земляков, собираются в группу, и в этот момент прямо в толпу падает тяжёлая мина. Чёрное облако разрыва заволакивает всех, а когда рассеивается — возле воронки в нелепых позах лежат изломанные расшвырянные фигурки… Опять и опять! Что же они делают?! Идиоты! Неужели не соображают?!! Немцы уже догадались, что к чему, и как только собирается кучка солдат, накрывают её огнём…

В наушниках треск, а потом сквозь помехи прорывается голос командира одного из уцелевших танков:

— Товарищ майор! Я всё. Стал. Топливо кончилось.

— Немедленно оттащите машину назад, за склон! — Рявкаю в ТПУ приказ водителю, но в ответ слышу усталый голос:

— Всё, товарищ командир. Сейчас и мы встанем…

И точно! С последними словами двигатель дёргается и наступает зловещая тишина, разрываемая звуками вражеского огня… Что делать?!

— Из машины! Немедленно!

Скатываюсь по броне и валюсь в сугроб. Вот он! И точно: с переливчатым журчанием над головой проходит первый снаряд, второй. Вилка! Я ввинчиваюсь в сугроб, но разве снег может защитить от осколков? Взрыв! Меня приподнимает неведомая сила и с размаху швыряет на твёрдую землю. Голую промороженную поверхность, с которой взрывной волной смело пушистый покров. Как больно то, а?.. Сухой треск. Страшная боль. Я пытаюсь вздохнуть и не могу. Что-то с адской силой упирается мне в ребро, не давая наполнить лёгкие воздухом. Наконец, внутри обрывается какая то нить и я жадно глотаю воздух, и тут же сплёвываю его, потому что рот полон крови. Чьи то руки переворачивают не слушающееся хозяина тело на живот, упирают в колено. Больно! Что же вы делаете?! Но вот, я дышу, ДЫШУ! Невзирая на боль, на кровь, наполняющую рот при каждом вздохе, ДЫШУ…

Прихожу в себя от лёгкой качки. Перед глазами ясное звездное небо, затем возникает незнакомое лицо. Женское. А вернее — девичье.

— Очнулись, товарищ майор? Молчите. Отвечать не надо. У вас осколок в лёгком. В тыл едем. В санчасть.

Я пытаюсь приподняться на носилках, но бесполезно. Всё, словно ватное. Не повезло. Только из госпиталя вышел, месяца не прошло, и опять… Обидно…

Глава 10

После столь сокрушительного разгрома Дзюба словно сломался. Он потух, посерел лицом. Командование спецгруппой прикрытия принял комиссар Хейфиц, но однажды утром его нашли с отрезанной головой. Почерк был знакомый, татарский. Вообще они обнаглели в последние дни: неоднократно националисты нападали на отдельные группы солдат и матросов, совершали диверсии. Всех всколыхнул случай, когда эти сволочи вырезали целый госпиталь раненых.[8]