Книга Му-му. Заброшенная могила - Андрей Воронин

Епископ печально усмехнулся.

— Конечно, они такие доходы имеют, а тут является кто-то с улицы и этих доходов их хочет лишить. Тут забастуешь… Только вас, Матвей Иванович, снимут в тот же миг, как первый репортаж об этой забастовке появится на телевидении.

— Так что, вы советуете вообще не будить лихо, пока тихо?

— Отнюдь, — возразил епископ. — Вы правильно сказали, что резать по живому нельзя. Примите совет: поглубже вникните в ситуацию. Познакомьтесь с людьми. Внедрите в структуру своих людей, да побольше. Если у вас людей мало, то в этом я могу вам помочь с чистой совестью. У нас в монастырях молодых послушников все больше, вот мы на них и наложим послушание — помогать на кладбищах провожать православных христиан в последний путь и за могилками их следить. Толку побольше будет, чем от ваших солдатиков-пацифистов, не правда ли?

Хвостов побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Спасибо, владыко. Предложение дельное. Только… Почему вы раньше с ним к властям не обратились?

— А кто вам, уважаемый Матвей Иванович, сказал, что церковные власти с этим предложением не обращались? Обращались, и не раз. Вот уже несколько лет ваш куратор господин Купцов обещает «внимательно рассмотреть»… И только. А ваш покойный предшественник, как я понял, не имел вообще своего мнения. Да Бог с ним, упокой, Господи, его душу, — владыка Иннокентий встал и перекрестился на икону Казанской Божьей Матери, висевшую в красном углу. — За то с его преемником, — епископ слегка поклонился в сторону Хвостова, — мы, кажется, общий язык найдем.

* * *

— Хороший был человек, светлый… — Герасим Забарский налил по полному стакану коньяка себе и сыну. Не чокаясь выпили. — Как раз полгода прошло с его смерти.

— Марину жалко, — сказал Василий, такой же толстый, как отец, но, в отличие от седого Герасима, с черными как смоль вьющимися волосами. — До сих пор отойти не может. Я ей сказал, что мы за дядю Гришу отомстили, а она только рукой машет, мол, его все равно не вернуть…

— Убийца и в гробу покоя не найдет, — заявил Герасим. — Он меня и на том свете помнить будет. Жалею, что мы его живьем не взяли. Он бы у меня по капельке умирал…

— Я до сих пор не пойму, отец, как вы на этого полуеврея-полувьетнамца вышли…

— Мы бы его никогда не нашли, — скрипнул зубами барон. — Но людям иногда очень нужны деньги.

— Кто-то из своих настучал?

— Да. Пришел парень… Он несколько месяцев работал в этой его организации, как она называется… не помню. Короче, ему срочно понадобилась большая сумма, вроде как брат его кому-то задолжал. Парень не был в курсе всего, но то, что этот Савинский организовал убийство Григория, знал точно. Ты тогда в отъезде был, так что все без тебя свершили. Саша и Паша хорошо сработали.

— Все-таки надо было узнать, кто на курок нажимал…

— Это не так уж и важно, сынок. Ты же не будешь наказывать пистолет за то, что он стреляет. Но… послезавтра, на сороковины, возле могилы соберутся все его друзья, среди них как пить дать будет и тот, кто убил твоего дядю. И если в тот раз мы просто разрушили его могилу, то теперь сделаем так, что в живых не останется никто.

— Ты хочешь снова устроить взрыв?

— И очень мощный. Килограмма два-три взрывчатки.

— Так это же половину кладбища разнесет!

— А тебе что за дело? Там твои родственники не лежат. Остальное — до задницы. Ну, ладно. Поскольку ты теперь от дяди Гриши дело перенял, скажи, как тебе понравился тот новый афганец, с которым мы по «зубному порошку» работаем?

Зубным порошком между собой цыгане-наркодельцы называли героин.

Василий закурил и откинулся в кожаном кресле.

— Совсем мне этот Фарид не нравится, — сказал он, выпуская дым через ноздри. — Сладенький он какой-то, как повидло. Те люди, с которыми мы раньше работали, настоящими мужчинами были. Жаль, что их америкосы замели. А этот… Ну, да что говорить, поставки идут регулярно, жаловаться не приходится. Только вот порошок качеством похуже.

— А тебе какое дело до качества? Не тебе колоться…

— И то правда, отец. Только вот платить можно поменьше.

— Понятно. С Фаридом я сам переговорю, по спутнику. Он вроде у нас где-то учился, так что по-русски понимает.

— В Минске он учился, на химическом факультете. А кого ты пошлешь фугас закладывать? — неожиданно спросил Василий.

— Пошлю Пашу и Сашу. Начали — пусть и закончат. Следующий взрыв на годовщину смерти Григория устроим, а потом — на годовщину смерти Савинского. Не будет ему покоя.

— Стоит ли, отец? — покачал головой Забарский-младший. — Так и влететь недолго. Менты ведь не дураки, поймут, что к чему, охрану выставят…

— А пусть себе выставляют. На этом кладбище наш человек работает, предупредит, если что. Все, проехали. Как Зойка твоя? Не много ты ей воли даешь?

— Ей попробуй не дай. Огонь баба, ты же знаешь, — Василий довольно осклабился. — Да не волнуйся, она пределов дозволенного не переходит. Почти… А что я ей на тачке позволяю кататься, так ничего страшного в этом не вижу. Не в таборе, поди, живем.

— Эк сказанул… Ты табор-то хоть когда-нибудь видел настоящий? Не видел. А говоришь… В иных таборах женщины такую власть имели, что даже мне не снилась. Это мы тут, в городах, свои порядки завели. Впрочем, я такой цыганки не знаю, чтобы потребовала от мужа машину и за руль села. Русская, она и есть русская. Внука мне скоро подарите? — без малейшего перехода спросил барон.

Василий смутился.

— Ну, отец, мы же молодые еще. Вся жизнь впереди…

— Наша жизнь — как детская распашонка: коротка и запачкана, — хмыкнул Герасим. — Не успеешь оглянуться, как старым станешь. А то и посадить могут. Или того хуже — как Григория…

— Ну, что ты так мрачно!

— Поспешите, вот что. Каждый должен после себя не только кучу денег оставить, но и тех, кому он должен их передать. Не чужим же отдавать или не в землю зарывать, правда?

— У тебя-то, по крайней мере, есть кому наследство оставить…

— Надо, чтобы и у тебя было. Что-то предчувствие у меня нехорошее. Уже несколько дней какой-то запах странный чувствую. Неприятный запах… Ну, да ладно. Позови-ка Сашу с Пашей, проинструктирую их как и что.

Саша и Паша Жученко были родными братьями. Они родились с разницей в год, но были так похожи, что многие считали их близнецами. Старшему, Саше, исполнилось девятнадцать, и за эти небольшие годы он успел прослыть в кругах подмосковных цыган человеком без малейших намеков на наличие моральных устоев. Недалеко отстал от него и младший брат.

Единственным человеком, которого братья уважали и слушались беспрекословно, был барон — Герасим Забарский. Он, собственно, и воспитал братьев, рано оставшихся без отца, убитого в какой-то драке.