Книга Пуговка для олигарха - Таня Володина

* * *

В этот раз она надела джинсы и футболку — недорогие старенькие вещи, возможно, доставшиеся по наследству от старшей сестры. Юркнула на переднее сиденье и уставилась в окно, словно боялась посмотреть ему в глаза.

Он вырулил на шоссе, влился в плотный поток машин и спросил:

— Тебе понравился Найман?

— Кто это?

— Английский композитор. Это он написал музыку, которую я играл вчера.

Она совсем от него отвернулась. Поджала коленки и уставилась на бесконечный зелёный забор, закрывавший вид на дворцы, сады и альпийские горки. Пробормотала в стекло:

— Не знаю, о чём вы говорите.

Он подавил улыбку и включил проигрыватель. Нашёл диск Майкла Наймана, выбрал нужный трек. Добавил громкости — и растворился в игре прославленной пианистки. До гибели родителей он тоже мечтал стать музыкантом, а после думал лишь о том, как найти и уничтожить пьяного мажора, который проехал на красный свет и протаранил машину родителей. С яростью осиротевшего ребёнка Глеб жаждал справедливого возмездия. Не дождался: высокопоставленный папаша отмазал сыночка от тюрьмы. В тот день Глеб поклялся, что станет юристом и накажет убийцу. Но наказание настигло ублюдка раньше — и не в зале суда, а в туалете ночного клуба. Интоксикация. Скорую никто не вызвал. Это случилось через долгих три года после трагедии, но Глеб испытал удовлетворение. И решил, что всё равно поступит на юридический. А музыку оставил для души, хотя со временем играл всё реже и реже.

Движение на шоссе застопорилось, Глеб заглушил двигатель. Машинально пробежался пальцами по рулю, повторяя звучавшую мелодию. Поймал взгляд Нади, которая заворожённо следила за его руками. Стихли последние ноты. Надя, словно в забытье, взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала — бережно и благоговейно. Глеб смутился:

— Зачем ты? Не надо…

— Я никогда не забуду эту музыку. И никогда не забуду… вас, — выдохнула она.

Она смотрела на него влажными голубыми глазами. И эти глаза вдруг начали приближаться, как в кино в замедленной съёмке. Это Надя к нему потянулась или он потянулся к ней? Или сама вселенная толкала их друг к другу? Они сближались неумолимо и сладко, и одновременно склонили головы, чтобы соприкоснуться губами. Глеба накрыл панический страх, он отпрянул от Нади с такой поспешностью, что треснулся затылком о стекло. Потёр ушибленное место, ощущая, как всё внутри дрожит от желания и ужаса. Он едва не поцеловал племянницу своей жены! Ещё секунда — и он бы не смог остановиться.

— Простите, дядя Глеб! — опомнилась Надя. — Простите меня, пожалуйста! Я не хотела. Я не знаю, что со мной случилось… Боже, какой позор! Прошу вас, не рассказывайте никому, что я пыталась вас поцеловать, — молила она. — Особенно Рафаэлю! Обещаю, это не повторится!

Он проглотил колючий комок обиды. Она беспокоилась о Рафаэле.

— Не волнуйся, я никому ничего не скажу.

Он уже жалел, что не пошёл до конца. Все его благородные помыслы улетучивались, едва он представлял, каким восхитительным мог быть их поцелуй. Губы покалывало, пальцы предательски дрожали. Ему была нужна эта девочка. Но он не мог её сделать своей.

Глава 16. История рубашки

Надя глотала слёзы, стараясь не слишком громко шмыгать носом. Ещё подумает, что она напрашивается на жалость. Как ей пришло в голову полезть к нему с поцелуями? Какой чёрт толкнул её на возмутительный и дикий проступок? Это же уму непостижимо — целовать мужа родной тёти! От стыда и раскаяния Надя чуть не взвыла.

Пробка рассосалась, и машина тронулась. Дядя вёл очень аккуратно. Его строгий профиль казался высеченным из камня. Наверное, злится на неё… Пусть злится, лишь бы не рассказывал никому о её глупой выходке.

— Спасибо, дядя Глеб, — сказала Надя. — Я бы не выдержала, если бы Рафаэль и тётя узнали…

— Дядя, дядя, — перебил он недовольным тоном. — Ты можешь обращаться ко мне как-нибудь иначе?

— Ох, простите! Тётя… то есть Паулина Сергеевна просила называть вас Глебом Тимофеевичем, но я забыла.

Она расстроилась ещё больше. Почему она такая бестолковая? Не в состоянии запомнить простых вещей.

— Зови меня по имени и на «ты», — предложил он, пристально глядя на дорогу.

Наде показалось, что она ослышалась.

— Просто «Глеб»? — удивилась она. — Но это невозможно.

— Почему?

Он всё ещё смотрел вперёд, как будто ему было тошно смотреть Наде в лицо.

— Вы муж моей тёти.

— И что?

Надя не знала, как ответить на вопрос. Она видела в иностранном кино, что иногда младшие члены семьи обращались к старшим на «ты», да и Рафаэль называл отца по имени, но в Юшкино соблюдались другие обычаи. Она не могла вот так запросто переломить свои привычки и воспитание.

— Ну… вы старше намного.

Разве это не веская причина? Он всё-таки глянул на неё:

— Сколько, по-твоему, мне лет?

Она прикинула: тёте сорок два, Рафаэлю двадцать четыре…

— Сорок пять? — спросила Надя. Она с трудом определяла возраст зрелых мужчин, даже Рафаэль казался ей взрослым. — Пятьдесят? Больше?

Он издал гортанный звук — нечто среднее между покашливанием и нервным смешком.

— Для тебя я Глеб, запомнила? — сказал он тоном, не терпящим возражений. — И на «ты», пожалуйста. А тётю свою можешь называть как угодно — хоть Паулиной Сергеевной, хоть дражайшей тётушкой Полей.

Он снова отвернулся. Включил радио. Атмосфера в машине не разрядилась: Надя ощущала скрытое напряжение, от которого хотелось побыстрее избавиться. Вернуться в ту точку, когда они общались тепло и по-дружески, когда между ними не стоял дурацкий — так и не случившийся! — поцелуй.

— Вы… Ты сердишься на меня? — тихо спросила Надя.

От этих слов побежали мурашки по спине. Называть его на «ты» — так же интимно, как целовать руки. Непонятные и противоречивые чувства опять всколыхнули душу, смущая и заставляя краснеть. Почему она так странно на него реагировала? Неужели так сильно скучала по отцу?

— Нет, — ответил он, — я сержусь на себя. Не переживай, лучше расскажи о своей сестре. Она тоже интересуется шитьём? Какие книжки вы читаете? В кино часто ходите? Чем народ в деревне занимается?

Надя расслабилась и принялась рассказывать о том, как они с Любашей жили в Юшкино. Про маму и покойного отца, про мерзкого Маратика и Данилу Кандаурова. Не скрыла и того, что отказалась выйти за него замуж: рано ей ещё думать о замужестве и детях. Глеб посматривал на Надю, но никак не комментировал обстоятельный рассказ, лишь задавал вопросы — иногда очень неожиданные. Например, спросил про Маратика и Любашу, уточнил подробности их отношений.

К тому времени, как они подъехали к музею, Надя привыкла к новому стилю общения, а напряжение рассеялось.