Книга Дети грозы. Книга 2. Ее высочество Аномалия - Мика Ртуть

За дневником Роне просидел до позднего вечера. Он прочитал все четыре тетради, а заодно сделал перевод для Дюбрайна, предусмотрительно вымарав в оригинале несколько слов – не стоит даже через три сотни лет связывать имя Бастерхази с маньяком и еретиком. Больше половины строк так и остались не прочтенными, даже погружение в ментальное пространство Андераса не дало ничего, кроме больной головы, отвратительного настроения и путаницы в мыслях.

Конечно, если бы у Роне было достаточно времени, он бы вытащил из дневников все, что там есть, еще немного сверх. Но не за несколько же часов! Ему и так пришлось использовать одно условно запрещенное заклинание, ускоряющее восприятие. Условно – потому что без толку запрещать то, что не под силу шерам ниже второй категории, а запрещать что-то шерам второй категории и выше – тем более толку ноль. Однако это заклинание имело массу побочных эффектов и прежде всего сжирало прорву энергии.

«Стихийный диссонанс, неконгруэнтность понятий и эмоциональных образов, магическое истощение, – поставил сам себе диагноз Роне. – Каким надо быть идиотом, чтобы влюбиться в Ману!»

Он с отвращением отбросил последнюю тетрадь, зажмурился и потер виски.

– Эйты, крепкого шамьета, меду и ве… тьфу! – Мысль о ветчине отозвалась приступом тошноты. – Только шамьета и меду!

Слуга аккуратно положил поднятую с пола тетрадь на стол и быстрой рысью отправился на кухню, а Рональд снова поморщился: казалось, умертвие топает прямо по голове.

Через четверть часа и три чашки шамьета головная боль утихла, но дурное расположение духа никуда не делось. Мысли крутились вокруг шести Глаз Ургаша, как светлые победители назвали найденные во дворце ирсидских королей результаты последнего опыта Ману. Историю штурма дворца как раз преподавали и в гимнасиях, и в Магадемии: великая победа сил света над силами тьмы, шис их багдыр! А что ради этой великой победы воины света превратили большую часть Ирсиды в пустыню – право, несущественные мелочи. И вообще виноват во всех бедах исключительно Ману.

Кусочки головоломки никак не хотели вставать на место. Почему после серии неудач с сохранением души и личности в артефактах Ману решился снова? И что же на самом деле такое эти Глаза Ургаша? Как они связаны с загадочными кристаллами из храма Мертвого? И что стало с теми тремя учениками Ману, чьи артефакты светлые фанатики успели разбить прямо там, на алтаре среди семи иссохших трупов? Куда делся седьмой Глаз? И к чему пришел бы Ману, если бы не бросил все силы на трансформацию, а отбил нападение объединенных сил империи и продолжил изыскания? Сотни вопросов без ответов.

Лет двадцать назад Роне попытался уговорить Паука добиться разрешения на исследование единственного имеющегося в распоряжении Конвента артефакта. Но Паук даже разговаривать не стал, обозвал дурнем, велел забыть о Ману Одноглазом во имя Равновесия и выгнал. И на всякий случай навесил на хранилище еще полдюжины охранных заклинаний. Добраться до Глаза, который сразу после победы забрал себе хмирский Дракон, не стоило и мечтать. А следы последнего артефакта затерялись на мерзлых просторах Ледяных баронств еще век назад, и поиски не дали ни малейших результатов.

Что ж, дневники Андераса не помогут найти Глаз Ургаша, но они уже помогли лучше понять Ману. А кроме того, они принесут пользу прямо здесь и сейчас. Дюбрайн должен увидеть, что Роне мог бы забрать дневники себе, но не сделал этого. Потому что он – не чудовище.

По крайней мере, для Дюбрайна.

Роне оставил недопитой третью чашку шамьета, откинулся на спинку кресла и потянулся. Стрекот ночных сверчков за окном уже не казался карой небесной, а промелькнувший перед глазами образ запеченных рябчиков – изобретением хмирских палачей. Улыбнувшись, Роне мысленно протянул руку к ближайшей тарелке с рябчиками, вдохнул вкусный запах…

Через пару минут после того, как один из пятнадцати постоянно готовых для придворного мага подносов исчез с кухни, главный повар вздохнул с облегчением: его темность не гневается. Уловив радость кухонной челяди, Роне усмехнулся. Как полезна репутация чудовища! Стоило разок подменить нерадивого повара бараном в поварском колпаке, и вот уже двенадцать лет кушанья для него готовит лучший королевский повар, причем старается больше, чем для монарха.

Ограничившись лишь одним рябчиком в апельсиновом суфле, Роне глянул в зеркало – Дюбрайн как раз покидал королевские покои. Разумеется, усталый и вымотанный донельзя. Ох уж эти идейные альтруисты! Вот что бы он сейчас делал, не будь поблизости Роне? Свалился бы с магическим истощением дней так на десять? Светлый идиот, Мертвый его дери.

– Эйты! Отдай это Дюбрайну и пригласи ко мне отужинать, – велел Роне, кладя дневники вместе с переводом в шкатулку. – Сейчас же.

Глава 6

От заката до рассвета

22 день холодных вод, Суард

Дайм шер Дюбрайн

Дайм покинул королевские покои ближе к полуночи. Разумеется, усталым и злым. И, разумеется, забрать подарок Ястребенка у Хавьера Седейра он не успел. Когда? Если надо не только лечить короля, но и вести прочищающие разум беседы с королевскими советниками, за время болезни Тодора вообразившими себе невесть что. Не без помощи нежной, хрупкой и беззащитной Ристаны. Последним и самым настойчивым был канцлер Сальепус. Он на полном серьезе предлагал Дайму признать Тодора недееспособным и назначить Ристану регентом. Вот прямо на Весеннем балу. И тогда же объявить наконец о помолвке самого Дайма с Ристаной, ведь он же собирался! Все знают, что шер Дюбрайн близко к сердцу принимает судьбу Валанты, и все знают, что он будет прекрасным королем!

На все уверения Дайма, что Тодор вполне здоров и может дальше править Валантой, а сам Дайм не имеет ни малейшего желания взваливать на себя королевство, герцог Сальепус лишь понимающе кивал, ухмылялся в усы и продолжал заверять в своей полнейшей лояльности и готовности поддержать любые решения светлого шера Дюбрайна. И судя по всему, собирался прямо сейчас проводить Дайма до его покоев.

От проклятия вроде чесотки или поноса канцлера спасло умертвие по имени Эйты. Едва Дайм с канцлером вышли из королевских покоев в приемную, как умертвие выскочило им наперерез и скрипуче заявило:

– Пакет для светлого шера Дюбрайна от темного шера Бастерхази.

В пакете была шкатулка с печатью Сашмирского султана, и к ней прилагалась карточка с подписью Бастерхази:

«Прошу вас, мой светлый шер, почтить меня беседой по крайне важному вопросу. Незамедлительно».

– Прошу прощения, мои дела на сегодня еще не окончены, – испытывая к Бастерхази нечто, подозрительно похожее на благодарность, отбрехался от навязчивого канцлера Дайм.

Сальепус с видимой неохотой отвязался, а Дайм про себя посмеялся: как старательно канцлер отводит глаза от умертвия! И страшно ему, и мерзко, и любопытно, и досадно, и все эти эмоции отлично подпитывают само умертвие. Все же Бастерхази – мастер. Если б этот талант, да на пользу Дайму… хм… то есть отечеству. Да, именно отечеству. И Дайм вовсе даже не думает о том, что вместе с Бастерхази у него гораздо больше шансов избавиться от печати верности, да продлятся дни императора вечно. Совсем-совсем не думает. Потому что сдохнуть, пытаясь кому-то рассказать о печати, ему не хочется. А хочется ему банально повернуть к своим покоям, а не к башне Рассвета, где живет Бастерхази, и в своих покоях упасть и уснуть. Можно даже без ужина.