Книга Щит и вера - Галина Пономарёва

– Ура государю! Государству Российскому! Ура отцу нашему полковнику Лисовскому!

– Благодарю за службу! – громко возгласил полковник.

Комок в горле откатился куда-то глубже, и дышать стало легче.

Полковник Лисовский со слезами на глазах, которых даже вовсе не стыдился, с любовью и гордостью смотрел на свой полк. Чувство большой любви к русскому народу, воспитавшему такого солдата, заполнило его душу. Да, такого солдата никому не победить!

* * *

Новость о продлении Григорию и Степану солдатской службы докатилась и до Лугового… «Что ж делать, видно, на роду написана Григорию судьбина солдатская, – грустно размышлял Самсон Дмитриевич. Как Матрёне-то это всё сказать? И так молится за него каждый день».

Известие об отмене демобилизации пришло в село зимой 1897 года.

– Семь лет минуло, как Гришу забрали новобранцем в армию. Семь долгих лет. Каким стал младший сын? В письмах пишет о спокойной службе, а оно вона как? Дарья-то что же, ведь и впрямь извелась девка вся. Фалей сказывал, что руки на себя наложить хотела, да он вовремя домой вернулся. Отписать, что ли, Гришке об ней? Ведь ни строчки за эти годы о девушке сказано в письмах не было. Напишу, что ждёт, – продолжал рассуждать Самсоний Дмитриевич.

Долго молилась Матрёна Никитична на образа, обливалась жгучими слезами по младшему, Гришеньке. Каким стал её самый красивый, статный, голубоглазый сыночек? Ведь сколько годочков уж прошло! У Калины подрастают детки, Анну замуж выдали, да и Прасковья не сегодня завтра замуж пойдёт. Один Гришенька обездоленный! Сколько же ещё годочков службу эту тянуть, никто об этом не сказывает.

* * *

Гришин полк оставался на прежних позициях. Однако офицеры говорили, что на территорию Китая введены ещё войска Сибирской дивизии и казачьи полки. Работы остановились. Китайцы все разбежались, и в селении остались только женщины и дети. Пришёл приказ: работы продолжать своими силами. Строительство дороги, которое было остановлено, продолжилось вновь. К работам привлекались не только солдаты, но и штабные. Вся железная дорога была поделена на отрядные участки. Непосредственно вдоль линии устанавливались посты пехоты по двадцать человек в каждом. У постов были поставлены вышки для наблюдения и «веха» – высокий столб, обмотанный просмолённой соломой. Во время тревоги или нападения солому поджигали, что служило сигналом для соседних постов. Производилось непрерывное патрулирование от поста к посту. Нападения хунхузов на посты охраны первоначально происходили часто, но каждое из них влекло за собой беспощадное преследование и расправу. Уважение к охранной страже и страх перед ней хунхузам был с годами привит крепко. Не обошлось без жертв и со стороны русских. Шли известия о подавлении китайского восстания ихэтуаней силами европейских стран с участием русской армии под руководством адмирала Евгения Ивановича Алексеева, которая действовала успешно. В прилегающие к строительству чжэны (сёла) вернулось население. Пошли карательные экспедиции по всему Китаю. Русские войска в этом не участвовали. Но и до Кантонского сяна (волости) дошли кровавые потоки азиатской расправы над повстанцами.

Однажды ранним утром зазвучали громко барабаны, которые извещали о проведении суда-расправы над провинившимися. Все знали эту дробь. Полковником было принято решение о невмешательстве в происходящее. Однако ничего не получилось. В штаб полка прибыла целая делегация из иностранцев и китайцев. Знатным китайским чиновником было вручено предписание русским военным гарнизонам, в котором говорилось, что отсутствие на суде над преступниками-ихэтуанями рассматривается как нарушение договора о совместных военных действиях между всеми союзниками. Ничего не оставалось делать, пришлось весь полк вывести на место массовой казни «боксёров» (так называли европейцы ихэтуаней). Перед солдатским строем сгрудилось несколько десятков несчастных повстанцев. На всех на них были надеты колодки, которые делали мучительным каждое движение жертвы. Колодки изощрённо сковывали шею, ноги, тело, некоторые объединяли несколько человек. Около тридцати страдальцев были закованы в стоячем положении и вовсе не могли двигаться, их тянули на телеге колодники. Все они были выведены на холм «правосудия». Палачи выстроились рядом со своими жертвами. Загремела дробь, и действие началось. Гриша увидел среди приговорённых Сияньку. Их глаза встретились. Сиянька даже пытался кивнуть ему головой. Григорий, не отрывая глаз, смотрел на бывшего своего учителя. Грянула дробь. В одно мгновение все жертвы оказались обезглавленными. Груду голов с открытыми глазами выложили в центре холма «правосудия», а обезображенные тела разложили вокруг холма. Это страшное, варварское зрелище должно было напоминать о содеянном и устрашать бунтарей. Русский солдат научен воевать, но не убивать безоружных, поэтому такая страшная расправа невольно вызывала сочувствие к китайцам.

Завершившаяся к 1901 году война и подавление бунта ихэтуаней окончательно разыграли карту Китая среди участников военных действий. Иностранные миссии получили разрешение на содержание постоянных войск при полном вооружении. России доставалась Маньчжурия, где стояли русские гарнизоны. Участникам этих событий были вручены учреждённые государем медали «За подвиг в Китае. 1900–1901 годы». Такими медалями были награждены и Григорий со Степаном.

* * *

Вести о войне в Китае поздно и крайне скудно приходили в российскую глубинку. Гриша писал письма домой регулярно, но связь с Россией с началом войны прервалась, работала только штабная почта. Григорий это знал, но всё равно писал. Из дому также писем не приходило. Да и все однополчане находились в таком же положении. Каждый солдат понимал, как волнуются за них дома. Но война есть война.

В Луговом ничего не знали о Григории и Степане. В домах повис траур. Семьи жили в неизвестности с 1898 года, а уже шёл 1902 год. Воюют, и всё. Самсон Дмитриевич так и не подал весточку сыну о Даше.

Девушка жила по-прежнему у своего дядьки. На все его уговоры выйти замуж она отвечала отказом. Все ровесницы уже стали матерями. К ней всё реже и реже засылали сватов. Старый Фалей смирился с судьбой своей племянницы. Так шли дни, месяцы, годы… Даша уже и не знала, ждать ей Гришу или сгинул он где-то в чужой Китайской земле. Так и не получила она от него никакой весточки. Не верила, что забыл её Гриня, всё ждала и ждала чего-то. Со временем дядя стал к ней снисходительней, можно даже сказать, что старый Фалей полюбил свою племянницу, признал её за родню. Сыновья его жили отдельными семьями, а старый отец остался в доме с племянницей. Приученная к работе Даша чисто содержала дом, старика, небольшое домашнее хозяйство. Так и жили.

* * *

Старел и Самсон Дмитриевич. Часто на него накатывало чувство вины за судьбу Григория. Каждый раз, раздумывая о своём решении по сыну, он так и не мог себе ответить на вопрос: правильно ли он поступил? Если бы всё случилось, как должно быть! Сын был бы уже дома шесть лет назад. Прошло уже двенадцать лет службы его в армии, а конца и не видно. А тут ещё несколько лет нет вестей от него. Жена вся почернела, да и у самого сердце не на месте. Пробовал писать в штаб Сибирской стрелковой дивизии, где служил сын, но получал ответ: «Идут военные действия. Сообщения нет».