Книга Правила секса - Брет Истон Эллис

— Слава тебе господи, — пробормотал Раймонд с такой интонацией, будто сбросил с плеч тяжелый груз.

Врач наклонился проверить Гарри на признаки жизни; он ни о чем нас не спросил, и тогда мне стало понятно, что старикан — мошенник. Никто из нас не произнес ни слова. Меня бесило, что из-за Раймонда и Дональда я не только пропустил крайне важную встречу, но еще и то, что они оба, как, собственно, и я сам, были в одинаковых длинных шерстяных пальто. Свое, из лоденской шерсти, я купил в магазине Армии спасения в городе за тридцать долларов. Потом на следующий день они сгоняли туда и купили два оставшихся; вероятно, кто-то с факультета пожертвовал их, отправляясь на Западное побережье преподавать в Калифорнии или еще где.

Врач крякнул и приподнял веки Гарри. Гарри слегка усмехнулся, затем дернулся и затих.

— Отвезите его в реанимацию. — Лицо Раймонда раскраснелось. — Быстрее. Что, больше никого нет здесь?

И он с привычной нервозностью огляделся по сторонам. Как человек, который переживает, но не особо, хватит ли ему билетов в «Палладиум».

Врач пропустил это мимо ушей. Жесткая копна его седых белых волос была безуспешно загелена назад, и он без конца ворчал. Он проверил пульс Гарри, ничего не нащупал, потом расстегнул пуговицы на рубашке Гарри и приставил стетоскоп к его загорелой костлявой груди. Кроме нас, в больнице никого не было. Врач снова проверил пульс и что-то буркнул. Гарри немного подергивался с пьяной улыбкой на молодом лице первокурсника. Врач послушал сердцебиение.

Снова пустил в дело стетоскоп. В конце концов взглянул на нас троих и сказал:

— Пульса совсем не слышно.

Дональд в ужасе прикрыл рот рукой и отпрянул к стене.

— Он что, умер? — недоверчиво спросил Раймонд. — Это шутка?

— О черт, я же вижу, что он шевелится, — сказал я, указывая на то, как опускается и поднимается его грудная клетка. — Он не умер. Я же вижу, что он дышит.

— Он мертв, Пол. Заткнись! Я так и знал. Я знал! — выдал Дональд.

— Я сожалею, ребята, — произнес врач, тряся головой. — Как это произошло?

— О господи! — взвыл Дональд.

— Заткнись, не то двину, — сказал я ему. — Слушай. Он не умер.

— Ребята, сердце не бьется и пульса нет. Зрачки расширены. — Поднимаясь, врач тяжело крякнул и показал на Гарри: — Этот парень умер.

Никто не произнес ни слова. Я посмотрел на Раймонда, который уже не выглядел чересчур обеспокоенным, а в его взгляде читался ответ: «этот-шарлатан-с-катушек-съехал-уматываем-отсюда». Дональд по-прежнему пребывал в расстройстве, повернувшись к нам спиной. Медсестра, сидя за столом, без особого интереса наблюдала за нами.

— Не знаю, что сказать вам, — выговорил врач, — но приятель ваш умер. Проще говоря, больше не жить ему на этом свете.

Гарри приоткрыл глаза и спросил:

— Я же не умер?

Дональд завопил.

— Нет, умер, — произнес Раймонд. — Заткнись. Состояние Гарри не особо шокировало врача, тот

что-то пробормотал, присев на колени рядом с Гарри, и снова проверил его пульс.

— Уверяю, пульса нет. Этот парень мертв.

Он говорил это, хотя глаза Гарри были открыты и он моргал. Врач снова воспользовался своим стетоскопом.

— Ничего не слышу.

— Минуточку, — сказал я. — Э-э, послушайте-ка, доктор. Думаю, мы отвезем нашего друга домой, хорошо? — Я осторожно подошел к нему. Мне показалось, что мы находимся в больничной преисподней или где-то в том районе. — Вы, это самое, не возражаете?

— Я умер? — спросил Гарри, он стал заметно свежее и захохотал.

— Скажи ему, пусть заткнется! — завопил Дональд.

— Никаких сомнений, что приятель ваш умер, — пробормотал врач, немного смутившись. — Может, хотите, чтобы я провел кое-какие анализы?

— Нет! — сказали одновременно Дональд и я. Мы стояли и наблюдали за тем, как смеется якобы

мертвый первогодка Гарри. Мы ничего не сказали. И хотя доктор Фибес не переставал настаивать на том, чтобы провести кое-какие анализы на «трупе нашего друга», в конце концов мы отвезли первогодку домой, но на заднее сиденье Дональд рядом с ним не сел. Когда мы вернулись обратно в кампус, была почти половина девятого. Я все просрал.

Шон

Сегодня никаких дел, отправляюсь на мотоцикле в город, болтаюсь, покупаю пару кассет, потом возвращаюсь в Бут и смотрю «Планету обезьян» по видаку Гетча. Я люблю эту сцену, когда Чарлтон Хестон немеет от обезьяньей пули. Он сбегает и неистово носится вокруг Города Обезьян, и в тот момент, когда сеть смыкается у него над головой, гориллы ликующе отрывают его от земли, а он обретает голос и вопит:

— Уберите от меня свои вонючие лапы, чертовы грязные обезьяны!

Я всегда любил эту сцену. Она напоминает мне ночные кошмары, которые у меня были в младших классах, или вроде того. А затем, когда я собираюсь отправиться в душ, вижу, что Сифилитик (мерзопакостный выпускник 78-го или 79-го) стирает свое гребаное белье в моей душевой. Он даже не преподает здесь, просто навещает старого преподавателя. И мне приходится все дезинфицировать за этим уродом при помощи спрея «лизоль». Вечером после ужина у меня в ящике еще одна записка. В них ничего такого особенного-то и не бывает, так: «я тебя люблю» или «ты красивый» — такого плана. Я подумывал, что эти записочки подбрасывали мне в ящик Тони и Гетч, но слишком уж много их было, чтобы считать это шуткой. Кто-то серьезно мной заинтересовался, и мне определенно было весьма любопытно.

Потом, уже в Буте, после ужина смотрю телик в комнате Гетча, и там некий высокий хипан с замасленными волосами по имени Дэн, ставший типа образцовым студентом колледжа, который трахал Кэндис в прошлом семестре, разговаривает с Тони. Времени полдевятого, в комнате холод, меня знобит. Тони с этим чуваком заводят горячий спор о политике или вроде того. Это пугает. Тони совсем уже напился и теряет контроль над собой, потому что с его мнением не соглашаются, а Дэн, от которого несет, как от половика, не стиранного лет двадцать, не перестает ссылаться на левых писателей и называть полицию Нью-Йорка «нацистами». Я говорю, что меня однажды избили полицейские. Он улыбается и отвечает:

— А вот и пример как раз.

Я пошутил. Я странно себя чувствую, тело болит. Наблюдаю, как люди спорят о нацистах. Мне нравится. По субботам отстой.

Теперь я уже на вечеринке, и мне не найти Кэндис, так что тусуюсь рядом с бочкой, разговариваю с ди-джеем. Иду в уборную, но какой-то урод заблевал весь пол, и только я собираюсь уйти, как натыкаюсь на Пола Дентона, который шел по коридору, и я смутно припоминаю, что разговаривал с ним вчера вечером, я киваю ему, выходя из заблеванного туалета, но он подходит ко мне и говорит:

— Извини, что я не пришел.

— Да, — говорю, — жаль.